Под музыку русского слова

Стихи юноши сразу обращают на себя внимание своей музыкальностью и глубиной. Он всерьез задумывается о роли, значении и назначении поэта:

Пусть песнь твоя кипит огнем негодованья
И душу жжет своей правдивою слезой,
Пусть отзыв в ней найдут и честные желанья,
И честная любовь к отчизне дорогой;
         И упадем тогда мы ниц перед тобою,
         И скажем мы тебе с восторгом: «Ты — поэт!..»
Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье
Ручья, звенящего серебряной струей:
Пусть в ней ключом кипят надежды и желанья,
И сила слышится, и смех звучит живой;
         И мы благословим тогда твои творенья,
         И скажем мы тебе с восторгом: «Ты — поэт!..»

Из стихотворения «Поэт», 1879

Немного времени понадобилось Семену Надсону, чтобы он стал признанным поэтом, популярным среди молодежи, и был принят в литературных кругах. При жизни вышло три издания его стихов. И все же имя поэта оказалось почти забытым, несправедливо замалчиваемым, нередко осмеянным и оболганным. Его обвиняли даже в «буржуазности», хотя 24 года, отпущенные ему от рождения, при всем желании не назовешь сытыми и благополучными. «Как мало прожито, как много пережито», — напишет он о себе.

Родился Семен Яковлевич Надсон 14 декабря (по старому стилю) 1862 года в Петербурге. Дед Надсона, иудейского вероисповедания, принял православие, жил в Киеве, владел небольшой недвижимостью. Отец — Яков Семенович — надворный советник, хороший музыкант, человек разносторонне талантливый, но слабого здоровья — он ушел из жизни, когда будущему поэту было два года. Семен и его сестра Анна остались на руках матери.

Антонина Степановна происходила из русской дворянской семьи Мамонтовых. Она была красива, добра, умела произвести на окружающих благоприятное впечатление, ее любили все, кроме собственной судьбы. Со смертью мужа в дом пришла нужда, жить приходилось попеременно то в Петербурге, то в Киеве. Антонина Степановна зарабатывала тем, что служила экономкой в богатых домах. Молодая женщина еще раз попытала счастья в замужестве, но и второй брак продлился недолго; она овдовела и сама умерла от чахотки в 31 год. Над детьми-сиротами установили опекунство. Анну определили в Николаевский институт, а Семен к тому времени был уже пансионером военной гимназии.

Смерть самого близкого и дорогого человека потрясла его душу. Тяжесть этой утраты он пронесет через всю жизнь, напишет не одно стихотворение, посвященное памяти матери.

Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство… Лишений
Не знал я, зато и любви я не знал,
И в тихие ночи отрадных молений
Никто над кроваткой моей не шептал…
Ночь… В комнате душно… Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны…
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла…
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?..
Споешь ли ты райские песни мне снова,
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают,
И нижут жемчужные нити из них?..
Скорей же! Скорей!..

Из стихотворения «Мать», 1886

В дневниковых записях Надсон замечает: «Мало знаю об обстоятельствах, сопровождавших мое детство. Знаю лишь несколько отрывочных фактов, объяснения которым я до сих пор не сумел отыскать. Вследствие этого я никогда не вспоминаю о своем детстве, я его себе представляю, например, год в виде какой-то круглой дороги, причем часть ее, соответствующая Великому посту, мне кажется покрытой черным сукном, а Пасха красным, как представляю себе Рождество в виде убранной елки».

С одиннадцати лет Семен ведет дневник.

«Дневник мне необходим, он хоть на короткий срок отгоняет сознание моего одиночества, которое приходится мне переносить и дома, и в гимназии».

И несмотря на такую погруженность в себя, мальчик хорошо и с охотой учится, много читает, особенно увлекается русской словесностью и историей, любит сказки, романы, путешествия, конечно — стихи, сам сочиняет уже в девять лет. В его дневниках постоянно встречаются отметки о вновь написанных или задуманных стихотворениях, а иногда приводятся и сами стихи.

Надсон рано почувствовал себя поэтом, понимающим мир людей. «Я люблю людей веселых, но не через меру, непременно честных, не скупых, серьезных, когда надо, и умеющих сосредоточиться на одном, правдивых и еще тех, у кого в душе есть “неведомый и девственный родник, простых и сладких звуков полный”».

Впечатлительный и наблюдательный, он разделяет всех людей «на две половины: людей живых и людей мертвых». Эти размышления двенадцатилетнего подростка, подчас наивные, звучат как откровения и сегодня: «Самое главное, отличительное свойство людей живых — это любовь к природе, способность восхищаться ею, познавать ее красоту и глубоко чувствовать превосходство над собой всего прекрасного и высшего. К моим живым людям я отношу художников, писателей романов, народных сказок, рассказов и иногда писателей для театра. Кроме того, во главе их я ставлю поэтов, каковы, например, Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Кольцов, Никитин, а также некоторых известных мне хорошо особ женского пола. К мертвым я отношу купцов, ученых, погруженных только в свои расчеты и кроме них ничего не понимающих».

Он делает еще одно важное наблюдение: «Я заметил, что есть люди, не принадлежащие ни к одному, ни к другому разряду, это так называемые мною средние люди, к ним принадлежит большее число людей. Эти средние люди легко могут сделаться или живыми, или мертвыми, смотря под каким влиянием они находятся. Надеюсь, что мои наблюдения принесут кому-нибудь пользу. Я поставил себе целью сделаться романистом».

Романистом Семену Яковлевичу Надсону стать не пришлось, но он состоялся как поэт: его стихами