собрали его товарищи) позволила ему около года прожить в Европе.
Постоянная спутница Надсона — его близкая знакомая, Мария Васильевна Ватсон — замужняя женщина средних лет, биограф, редактор; в «Биографическом очерке» 1888 года она упоминается под инициалами М. В. З. Ей суждено разделить с поэтом и последние часы его жизни. Вместе они объехали много городов, среди которых Висбаден, Ницца, Берн и другие, везде его пытались лечить, оперировали, и только в конце января 1885 года он как будто пошел на поправку. Период до весны был самым благотворным пребыванием поэта за границей.
* * * Жалко стройных кипарисов — Как они зазеленели! — Для чего, дитя, к их веткам Привязала ты качели? Не ломай душистых веток. Отнеси качель к обрыву. На акацию густую И на пыльную оливу: Там и море будет видно; Чуть доска твоя качнется, А оно тебе сквозь зелень В блеске солнца засмеется, С белым парусом в тумане, С белой чайкой, в даль летящей, С белой пеною, каймою Вдоль по берегу лежащей. Ницца, 1885 В марте 1885 года вышло первое издание стихотворений Семена Надсона, он сообщает в Петербург: «Для меня книга оказалась полезной. Сведя в одно все свои вирши, я ясно увидел, чего мне не хватает. Удастся ли наверстать все это, не знаю. Мне бывает очень тяжело, когда говорят, что я подаю надежды. А вдруг я их не оправдаю. Точно дать слово и не сдержать его».
* * * Умерла моя муза!.. Недолго она Озаряла мои одинокие дни: Облетели цветы, догорели огни, Непроглядная ночь, как могила, темна!.. Из стихотворения, 1885 В благодатном краю, в Ницце, поэт скучает по России: «Скверная пасха у этих сухопарых французов, ни колоколов, ни наших заутрень!
А заскучал я потому, что меня неудержимо тянет назад… В самом деле, что я здесь такое, отрезанный ломоть».
* * * Снова лунная ночь, только лунная ночь на чужбине. Весь облит серебром потонувший в тумане залив; Синих гор полукруг наклонился к цветущей долине И чуть дышит листва кипарисов, и пальм, и олив. Я ушел бы бродить, — и бродить и дышать ароматом, Я б на взморье ушел, где волна за волною шумит, Где спускается берег кремнистым, сверкающим скатом И жемчужная пена каменья его серебрит. Да не тянет меня красота этой чудной природы, Не зовет эта даль, не пьянит этот воздух морской, И как узник в тюрьме жаждет света и жаждет свободы, Так я жажду отчизны, отчизны моей дорогой. Ницца, 1885 После Франции Надсон едет в Швейцарию, но состояние его здоровья не становится лучше, кроме того, заканчиваются деньги. Осенью он возвращается в Петербург.
* * * Дитя столицы, с юных дней Он полюбил ее движенье, И ленты газовых огней, И шумных улиц оживленье. Он полюбил гранит дворцов И с моря утром ветер влажный, И перезвон колоколов, И пароходов свист протяжный. Он не жалел, что в вышине Так бледно тусклых звезд мерцанье, Что негде проливать весне Своих цветов благоуханье. Что негде птицам распевать, Что всюду взор встречал границы, — Он был поэт и мог летать В своих мечтах быстрее птицы. Он научился находить Везде поэзию — в туманах, В дождях, не устающих лить, В киосках, клумбах и фонтанах Поблекших городских садов, В узорах инея зимою, И в дымке хмурых облаков, Зажженных зимнею зарею… 1884 Вновь любимый город после долгой разлуки, ощущение себя в нем как поэта, литературные вечера, встречи с друзьями — все хорошо, только здоровье не восстанавливается. Им овладевает отчаяние.
