только с тобой; когда предложат, тогда уже можно будет свои условия ставить. Курьеров всегда парами посылают, я тебе говорил уже».
Они продолжали ждать, но Николаю все трудней и трудней становилось убеждать Вальтера, что они вырвутся. Он и сам уже начинал терять веру в это, но не вправе был показывать Вальтеру свое малодушие. В лагере достаточно сломаться один только раз…
Когда чего-то напряженно ждешь, то момент, когда это «чего-то» происходит, наконец, все равно приходит всегда неожиданно. Так было и с ними. Когда Шакир — шестерка главного авторитета зоны — Малюты — пригласил Николая потолковать с паханом, сердце у Коли ёкнуло. Это было в октябре сорок четвертого.
Малюта угостил Николая крепким чаем с сахаром, поговорил о том — о сем, причем на нормальном русском языке, без фени, потом спросил:
— У тебя «червонец» довеском — так, Хрен?
— Да. За побег.
— Бегать любишь?
— Сильно надо…
— Про курьеров слышал? — спросил Малюта без перехода. У Николая приостановился пульс:
— Слышал что-то… Думаю, брехня. А правда, что ли?
— Нет, не брехня. Так ты как: свинтил бы отсюда? Пошел бы курьером?
— Конечно пошел бы. Мне на свободу — во как надо! Счет один закрыть требуется. Залежалась квитанция уже. А как идти-то? Одному, что ли? Одному боязно: тайга кругом…
— Зачем одному? Можешь кореша своего, немца взять с собой, если пойдет. Ты ему, вообще, говорил про курьеров?
— Да так: что сам слышал, то и ему говорил. Дак ведь треп же, думают все. Так, слухи одни. Со слухов навару мало…
— Он у тебя больно уж правильный какой-то, как мы заметили. Не продаст?
— Нет, не продаст точно. Он на волю не меньше моего рвется, до звонка дотянуть надеется. Не знаю как с кем другим, а со мной пойдет точно: можно и не спрашивать. Он своих, свою семью найти хочет. Меня все время бежать подбивает. Туннель рыть: это ж он мне предлагал. Я говорю ему: «Ноль вариантов: пятьдесят лет камень ковырять будем, сто пятьдесят раз заложат и сдадут». — «Эх, — говорит, — все равно надо попробовать: а пока рыть будем, золота наберем и на свободу с золотишком выйдем!»: ну чисто ребенок! Нет, Малюта, я уверен: он со мной в паре с радостью стреканет: хоть завтра. Только ему разжевать надо. Конкретно. Он такой: ему все чтоб продумано было да по полочкам разложено. Немец, короче. Сильно аккуратный.
— Ладно, Хрен. Его уговаривать и разжевывать — это твой вопрос. Не пойдет — другого тебе дадим в пару. Но одно уясни: если он откажется после того как ты ему про побег объяснишь, то жить ему останется мало. Это чтоб ты заранее знал и не квакал после… И, к слову: тебя это тоже касается. Ты после того как мне сейчас «да» сказал — считай что договор со мной подписал, у которого заднего хода нету. Ты меня понял? Так «да» или «нет»?
— Да, Малюта: об чем разговор… С первого дня ноги сделать отсюда мечтаю.
— Ладно, заметано. Ты свое слово сказал. Теперь мое. Расклад такой: недельки две-три культпоходом по тайге — и вы оба вольные казаки. Ты ж, кстати, из казаков и есть, правильно? Значит, будешь вдвойне вольный казак. Сдал товар, получил чистые ксивы, денег рулон, побрился под культурного — и танцуй на все четыре стороны света. Ладно, свободен пока. Насчет подробностей еще потолкуем. Вопросы есть?
— А если нас повяжут?
— Не повяжут. Погони за вами не будет. Это раз. Ну а если все-таки попадетесь в чужие руки, то и это предусмотрено: живыми не даваться. Потому что вам все равно не жить: тут уж так… И еще, сразу предупреждаю: дойти вы обязаны. Все что надо вам дадут. Пройти-то всего километров восемьдесят: три дня делов. И не вздумай вильнуть в сторону, когда на той стороне колючки окажешься: через десять дней, если не отметитесь на заимке, которую тебе укажут, то вас на всех трассах сторожить будут. Да не так, как менты метут, а погуще: белка не проскочит — тем более без документов. Не свое ведь понесете, касатики, не свое… А фирма веников не вяжет, Хренуша: фирма с гарантией работает! Не вы первые — не вы последние. Это я тебе авторитетно заявляю. А то попробовали уже как-то раз два умных академика: разделились, суки, даже переоделись где-то. Не проскочили… Очень больно подыхали потом, и очень долго. Ты меня понял?
— Я понял, Малюта. Мне золота не надо: я на него тут уже смотреть не могу. Мне воля нужна.
— Верю тебе, Хрен. Потому что ты уже бежал, доказал это. За то тебя и выбрали… Ладно, иди готовь второго пилота к вылету, хы-гы…
— А когда?
— Ждите, позовут, хы-гы…
Этой же ночью Николай толкнул Вальтера, разбудил его, показал на выход. В сортире было пусто.
— Все, нас берут в «курьеры», — сообщил Николай Вальтеру. Тот пришел в необычайное возбуждение, завертелся на месте, полез обниматься. Николай осадил его: «Прекрати! Все остается по- прежнему пока. Никто ничего не должен замечать».
— Что теперь? — хотел знать Вальтер.
— Готовить будут. На днях узнаем. Главное — ничем себя не выдать. Понятно?
— Понятно, конечно. А шансов у нас много?
Николай сказал ему, что шансов много, потому что погони не будет и потому что им дадут все необходимое на дорогу: одежду, еду и даже карту и компас.
Но Вальтер все не мог успокоиться и хотел знать, как они выйдут из лагеря.
— Блатные выведут, — заверил Вальтера Николай, — у них с охраной свои дела.
— Странно как-то все. И вообще чудеса: чего ж они сами тогда не бегут, блатные эти, если у них такие возможности есть?
— Не знаю. Им и тут хорошо, в лагере: жрут, пьют, на легких работах состоят, привольно сидят: у них сроки-то поменьше наших… А там — тайга, холод… Поэтому, наверно. Да ты их сам поди спроси, если хочешь.
Вальтер нервно засмеялся: «Нет, Коля, лучше я их спрашивать ничего не буду».
— Ну и правильно решил.
— Когда?
— Я думаю, что через пару недель, не раньше: когда реки станут.
Спустя несколько дней Николая подозвал к себе Енот — авторитетный блатной с большим стажем, по официальному статусу — лагерный бригадир, а по сути — надсмотрщик над «рабами»-мойщиками золота и сборщик заныканного золотишка в одном лице. Их было двое таких на бригаду Николая — Енот и Горбуша. Еще был третий — Клещ, заклятый враг Николая, посуливший ему когда-то нож в бок или гвоздь в ухо, но слишком еще мелкий в воровской иерархии, чтобы самостоятельно, без Малюты решать вопросы о жизни и смерти «рабов»; он мог лишь подкопаться с какой-нибудь провокацией, но Николай был всегда начеку. Клеща привлекали в качестве «бригадира на подхвате», когда Енот или Горбуша были пьяны или болели ангиной (у блатных было в моде болеть ангиной), и потому Клещ «нависал» не слишком часто, но то были тяжелые дни для Николая; с Енотом отношения были никакие, а с Горбушей — почти хорошие: Горбуша оказался земляком и даже, по его словам, знал старшего брата Хреновых — Тимофея; Горбуша был рецидивный мошенник и вор, и со смехом рассказал Николаю, при каких обстоятельствах познакомился с его братом Тимохой: попался вместе с одним цыганом на воровстве хреновской кобылы с луга; цыган сиганул в речку и сделал вид что утонул, притаился там на дне, а Горбуша попался и был Тимофеем бит, но отпущен, не сдан в милицию, за что Тимофей остался у Горбуши в теплом разделе памяти. Горбуша с удовольствием демонстрировал Николаю авторский шрам, оставленный Тимохой на его черепе, и радостно смеялся при этом. Николаю тоже волнительно было видеть этот шрам, как увлеченному литературоведу —
