сами знаете…
— Ну уж нет! — заупрямилась Луша. — Говорите, муженек ваш снова женился? Адресок не подскажете? Где он живет, знаете?
— Как не знать, — усмехнулась Валентина Семеновна, — Пушкинская улица, дом тринадцать, квартира восемь. Мой адрес, с рождения там жила. Только квартира теперь не коммунальная, а отдельная. Он, Мишка-то, знаете на ком женился? На Эльке, враче из нашей поликлиники районной. Он от нее узнал, что у соседки — старухи Митрофановой — рак. Женился он, значит, на Эвелине Павловне, дочку ее еще к себе прописал. А как только соседка померла, сразу же заявление подал на комнату — дескать, ребенку нужна отдельная площадь… У старухи родственников никаких не было, комнату и отдали им. И получилась у Мишки двухкомнатная квартира в центре города, до Невского рукой подать… А я вот тут…
Она снова набрала воздуха, чтобы разразиться матерной тирадой, но я успела задать вопрос:
— Слушайте, если вы его так ненавидите, то почему остались на его фамилии? Зачем вам это напоминание?
— Ах, это… — Хозяйка сняла очки и улыбнулась застенчиво. — Видите ли, в чем дело… Моя девичья фамилия была Косопузова. Представьте, сколько я в школе натерпелась.., потом в институте, да и потом, со студентами ведь работала, а они народ вредный… Так что решила я остаться Сыроенковой. Тоже не блеск, но все же лучше, чем Косопузова…
На лестнице Луша достала список, который продиктовала мне Жанка.
— Ошибается Валентина Семеновна, устарелая у нее информация, — заметила она, — есть Сыроенкова Эвелина Павловна, одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, да только адрес у нее не тот. Живет она не на Пушкинской, а в переулке Гривцова, это возле Сенной площади. Тоже центр, конечно, но дома там, я тебе скажу, все в ужасном состоянии, и люди сейчас туда не селятся, как-то там неуютно, сплошные коммуналки…
— Очевидно, в жизни Михаила Степановича снова произошли перемены, — вставила я.
— Надо бы ее навестить, может, застанем там Сыроенкова… — но в Лушином голосе не было уверенности.
Ехать к Эвелине Павловне немедленно я категорически отказалась, а поскольку времени было уже восемь вечера, Луша не могла со мной не согласиться.
Снова мы ехали черт-те сколько времени из Сосновой поляны, и я беспокоилась за кошку. В самом деле, я совершенно забросила домашнее животное! Всю дорогу до Лушиного дома я в ярких красках представляла себе, как страдает несчастная Кэсси — одна, в незнакомом доме, голодная.., нет, все-таки я какая-то бессердечная и безответственная личность! Завела животное и совершенно о нем не забочусь! Не зря матушка упрекала меня в черствости и незрелости, говорила, что я веду себя эгоистично, как балованный ребенок. Где-то она права. По ее словам, если бы я больше заботилась о Генке, он бы меня не бросил. То есть кто кого бросил, это еще вопрос, потому что ушла-то я сама. Но в матушкином представлении «бросил» — значит, выгнал из квартиры, и я снова приду жить к ним, а вот этого-то она не хочет больше всего на свете.
Откровенно говоря, я и сама не больно рвусь жить с ними вместе. Это аморально — когда люди живут вместе только потому, что им некуда деться, отсюда происходят все семейные драмы. Как здорово было бы жить отдельно от всех! Ей-богу, в собственной квартире я согласна терпеть только Кэсси! Кстати, как она там, бедная брошенная кошка.., скучает, наверное, плачет, умирает от голода…
Мы заскочили в магазин, я купила несколько банок кошачьего корма, ну и нам с Лушей поесть.
Однако, войдя в квартиру, мы увидели кошку, которая совершенно спокойно спала на стопке свежевыглаженного постельного белья. При нашем появлении Кэсси приоткрыла один глаз, взглянула на нас без особого интереса и снова погрузилась в глубокий здоровый сон.
— На чистых пододеяльниках устроилась! — возмутилась Луша. — Теперь все будет в ее шерсти!
— Не сердись, — я поспешно накладывала кошачий корм в оранжевую мисочку, — ей было так одиноко.., а может быть, это вообще не сон, а голодный обморок! Кэссинька, бедняжка, иди скорее покушай!
Однако прекрасная бирманка не проявляла к «вискасу» никакого интереса. Она продолжала спать, и, судя по выражению ее мордочки, ей снилось что-то чрезвычайно приятное.
— Ты видишь, — испуганно сказала я Луше, — у нее даже нет сил дойти до своей миски!
— Да, — тетка посмотрела на меня с недоверием, — а может, она просто следит за фигурой и решила сегодня устроить разгрузочный день?
Я в такую ерунду не поверила: с фигурой у Кэсси все в порядке, и никакие диеты ей совершенно не нужны. Я решила, что животное нужно спасать, взяла кошку на руки, несмотря на ее явное неудовольствие, и понесла к миске. Правда, мне при этом показалось, что животик у нее довольно плотно набит, но я не поверила своим ощущениям.
Опустив кису на пол возле мисочки, я удивленно смотрела на то, как она игнорирует ее содержимое.
Может быть, она не любит «вискас»? Господи, да чем же кормил ее прежний хозяин, как узнать?
— Кэссинька, ну поешь хоть немножко! — просила я ее с самыми униженными интонациями в голосе. — Ты должна поддерживать свои силы!
— Прекрати этот цирк! — возмущенно заявила Луша. — Если захочет, она поест! Может, ты ее еще из ложечки будешь кормить, как малого ребенка?
— Но ты же видишь, она так ослабела, что уже даже не может самостоятельно есть! — возразила я своей бесчувственной тетке, но в это время в дверь квартиры позвонили.
— Ты кого-нибудь ждешь? — испуганно спросила я Лушу.
— Нет, никого! — Тетка крадучись подошла к двери и замерла, прислушиваясь. Я вспомнила сегодняшний день, богатый событиями, и тоже испугалась не на шутку: неужели бандиты, которые охотились за мной около банка и напали по ошибке на несчастную бухгалтершу, все-таки вычислили нас с Лушей и явились по наши души?
В дверь снова позвонили, и вслед за звонком послышался рассерженный голос Варвары:
— Луша, ехидна эфиопская, ты дома, я знаю! Открой сейчас же, а то буду трезвонить, пока не оглохнешь!
— Варя, это правда ты? — с явным недоверием спросила Луша.
— Нет, это Алла Пугачева!
— И ты там одна?
— Нет, в сопровождении ансамбля песни и пляски военного округа!
Луша осторожно приоткрыла дверь, предварительно накинув цепочку.
На лестнице действительно стояла Варвара в жутком коричневом балахоне, лицо у нее было здорово рассерженное.
— Ой, правда ты! — Луша сбросила цепочку, и Варвара влетела в квартиру, как разъяренная слониха на капустное поле.
— Вот она, — завопила соседка, увидев Кэсси, — вот она, террористка!
Моя бирманка в ужасе взглянула на Варвару и стремглав взлетела на буфет. Оттуда она смотрела расширенными от ужаса глазами и явно ожидала, что я вступлюсь за ее честь и достоинство.
— Варя, — первой пришла в себя тетка, — что произошло? Ты почему такая.., нервная?
— Нервная? — Варвара подскочила к буфету и погрозила кошке кулаком. — Это я уже почти успокоилась!
— Да что случилось-то? — Я наконец опомнилась и встала между разъяренной соседкой и буфетом. — Что тебе сделала бедная киска?
— Бедная киска? — с сарказмом повторила та. — Целый день работы.., коту под хвост! То есть кошке!
— Варя, успокойся, выпей чаю и расскажи, что произошло! Какая кошка между вами пробежала?
