— Для птицелова ты неплохо владеешь арбалетом и мечом.
— В лесах, где водятся птицы, много опасностей. Вдруг наскочишь на клыкача или дикую кошку...
Старик, усмехнувшись, покивал седовласой головой:
— Ну, ладно, ладно. Значит, ты ловил птичек, а потом стал рапсодом. Прорезался талант, я думаю?
— Вроде того, отец мой.
— И велик ли твой дар, юноша? Хорош ли голос, проворны ли пальцы, скользящие по струнам?
— Об этом лучше судить тебе самому. — Тревельян раскрыл мешок, вытащил лютню, откашлялся и во все горло запел: — Бывали дни веселые, гулял я, молодец...
Великий Наставник слушал, склонив голову к плечу и закрыв глаза. Веки у него были точно из желтого пергамента.
— Прекрасный голос, чудная мелодия, — похвал он, когда песня отзвучала. — Но я не понял ни слова. На каком языке ты пел? И что это за песнопение?
— Это песня южных Дикарей, — пояснил Тревельян. — Поют ее во время пира, когда два бочонка с вином уже опустели, а два еще остались. Ну а язык... Это наречие племени, вождь которого носит имя Пьяные Глаза.
— Велик Таван-Гез! — старец описал круг над сердцем. — Каких чудес не бывает на свете! Каких странных имен! Взять хотя бы тебя... Имя у тебя обычное для Семи Провинций, но в остальном, ты чудо из чудес. Был птицеловом, стал рапсодом... А ведь рапсодов учат с детства! Чьим же ты был учеником? Кто твой наставник? Кто привел тебя в наше Братство и посвятил в рапсоды? И дал тебе в руки лютню, набросил на плечи голубой плащ и принял твои клятвы? Где это было?
Тревельян смущенно потупился:
— Сказать по правде, отец мой, я самоучка. Но учился я усердно и, кроме искусств пения и битв, копил все крохи мудрости, какие нашлись в пергаментах и речах людей достойных, вроде магистра Питханы из Помо. Так что теперь я умею не только петь, играть на лютне и сражаться. Я даже постиг законы С’Трелла Основателя.
— Вот как? — Старик прищурился. — Если ты так много знаешь, то зачем пришел сюда?
— Потому, что желаю знать больше. Почтенный магистр Питхана не смог ответить на все мои вопросы, но посоветовал...
Великий Наставник прервал его, махнув тонкой изящной рукой.
— Я знаю, что посоветовал магистр Питхана, и знаю, какие вопросы ты задавал ему. Но почему ты думаешь, что я смогу на них ответить?
— Если не ты, то кто же? — Тревельян сделал жест почтения. — Тебе, отец мой, ведомы судьбы человеческие, желания богов и тайны этого мира. Ты все познал! Пути китов в океане и число небесных звезд в ночном глазу Таван-Геза, места, где таятся в земле рудные залежи, мысли владык, повелевающих людьми, и шепот деревьев и трав. Ты — мудрейший! Ты глава Братства Рапсодов Великий Наставник Аххи- Сек...
«Так его, так! — язвительно поощрил командор. — Оближи как следует, мудрецы это любят! Спереди оближи и сзади!»
Старец усмехнулся с легкой насмешкой:
— Ну, познал я не все — ведь язык того племени, где вождем Пьяные Глаза, мне неизвестен. Но дело не в том, что я знаю и чего не знаю, совсем не в том, рапсод Тен-Урхи.
— А в чем же?
— С чего ты взял, что я — Великий Наставник Аххи-Сек?
Ночевал Тревельян в уютной небольшой опочивальне, окна которой выходили к озеру. Сразу уснуть не удалось; больше часа он ворочался на ложе, слушал, как плещет вода и шумят деревья, глядел на звездное небо за окном, на изумруд Ближней звезды и сапфир Дальней, думал и вспоминал, вспоминал...
Старец оказался гостеприимным хозяином: от пруда с кувшинками они перебрались во внутренний дворик, к столу с вечерней трапезой. В доме вдруг обнаружились люди, несколько крепких шустрых молодцов, то ли служители, то ли ученики. Но разговору они не мешали; подали отварную птицу с приправами, мед, сыр, вино, лепешки, а затем исчезли, словно их ветром сдуло. Престарелый хозяин, которого, как выяснилось, звали Орри-Шаном, пригубил из чаши, одобрительно причмокнул и сказал:
— Кажется, ты удивлен, Тен-Урхи.
— Да, — подтвердил Тревельян, — удивлен. И сильно!
— Но почему? Ты ведь рапсод, хоть не прошел посвящения. Ты настоящий рапсод, ибо долгие годы ученичества и положенные обряды не делают певца певцом, сказителя сказителем; для этого нужно иметь то, что есть у тебя — фантазию, дар играть словами, приятный голос, ловкие пальцы. И, будучи рапсодом, ты должен знать мощь легенд и силу слов. Люди обычно верят не тому, что существует на самом деле, а рассказанному и записанному, особенно если речь идет о событиях давних, соизмеримых сроком с жизнью поколений. Люди хотят, чтобы где-то ну, например, в горах за Мад Дегги — сидел у пруда старый мудрец, смотрел на цветущие кувшинки и размышлял о вечном. Пусть! Раз хотят, так и будет! Разве трудно пойти им навстречу и сделать так, чтобы маленький кусочек мира походил на сказку? Орри-Шан сделал еще глоток из чаши и добавил: — согласись, что это вдохновляет. А вдохновение так необходимо! И певцам-рапсодам, и пастухам-наставникам.
— Ну, и давно их вдохновляют такими сказками? — поинтересовался Тревельян.
— Ты видел деревья у озера? Им больше тысячи лет, я думаю, этому дому не меньше. Сад, конечно, приходится обновлять.
Тревельян прожевал мясо, запил вином и задал следующий вопрос:
— Кто-нибудь знает правду?
Старец лукаво прищурился:
— Какую правду?
— О том, что нет никакого Аххи-Сека.
— Кто сказал, что его нет? Аххи-Сек существует и живет на острове в Западном океане, около побережья Удзени, а я живу здесь, как его посланец и представитель. Об этом знают… знают те, кому положено. Теперь знаешь и ты.
Конечно, существует, подумал Тревельян. Еще как существует! Иначе кто бы рассылал эти медальоны-голограммы? Кто упек его в тюрьму, а Тасмана — в цветущий Парадиз с красотками-гуриями? Явноне Орри-Шан! Он всего лишь ширма, исполнитель повелений...
— Ты встречался с Аххи-Секом?
— Нет. Видишь ли, юноша, Великий Наставник в некотором роде символ, а символ должен быть недосягаем и окружен таинственностью. Если кто-то и видел Аххи-Сека, то лишь по собственной его воле и желанию. А я... я получаю от него советы и послания.
— В запечатанных шкатулках?
— Иногда это довольно большие ларцы, иногда шкатулки, иногда пергаментные свитки. Одни я могу распечатать, другие обязан передать по назначению не вскрывая. Бывает и так, что я сохраняю послание несколько дней, чтобы потом отправить его или уничтожить. Вот, недавно...
Он умолк, но Тревельян продолжил про себя недоговоренное:
«Недавно ты получил шкатулку, украшенную янтарем, а еще письмо, пергаментный свиток или пакет. Шкатулку ты отослал в столичную обитель, где Нурам-Син, дарующий кров вручил ее рапсоду по имени Тен-Урхи. Что до письма, то и оно отправилось в столицу в Ночное Око, и было в нем такое повеление: если рапсод Тен-Урхи поедет на восток, ни в чем ему не препятствовать, а ежели на север, засадить в кутузку. И держать там до трупного окоченения!»
Получалось, что за ним следят, следят за каждым телодвижением и шагом, но как? Каким образом? Этого Тревельян не понимал. Ясно, что о событиях в Хай-Та и Этланде могли сообщить коллеги по профессии, но в Манкане их не было, и ни одна душа в Братстве Рапсодов не знала, что его похитили. А Орри-Шану об этом известно!
