территориям. Первый Разлом располагался на востоке, соединяя Провинцию Восхода с Нанди, Горру, Пибалом, дальше со странами Пятипалого моря; Второй, Третий и Четвертый лежали в северной части хребта, и через них можно было попасть в Анз, Рингвар, Пейтаху и Онинда-Ро; Пятый и Шестой вели к западным странам, Шии, Пятиречью. Сотаре, Тилиму и берегам Мерцающегоморя. Каждый из имперских трактов, проложенных в разломах был защищен крепостями и воинскими лагерями с многочисленными гарнизонами; остальная часть хребта считалась недоступной ни конному, ни пешему, и потому не охранялась.
Мад Дегги стоял восточнее Третьего Разлома и реки Пантары, что отделяла Полуденную Провинцию от Дневной. С дороги город казался компактным и небольшим; вряд ли в нем насчитывалось больше пятнадцати тысяч жителей. Но обитель Братства в нем, разумеется, была, все же Мад Дегги служил торговым центром на пути к Пейтахе, а к тому же являлся местом, выбранным для постоянной резиденции Великого Наставника. Видимо, Аххи-Сек, как говорили Тревельяну, был неравнодушен к горным видам; и правда, тут открывались великолепные пейзажи.
В обитель Тревельян не поехал, а, миновав город, нашел на северной окраине постоялый двор с кабачком, выпил вина и осведомился у хозяина, как добраться до мудрейшего учителя. Оказалось, что к его жилищу ведет тропинка, по которой в колеснице не проедешь, а идти пешком придется половину времени Полудня, то есть около двух часов. Узнав об этом, Тревельян велел распрячь и покормить Даута и, оставив коня с возком на конюшне трактирщика, взял мешок, посадил Грея на плечо и направился в горы. Полдень давно миновал, но он надеялся, что будет у мудрейшего еще до заката.
Так оно и вышло. Тропинка извивалась среди скал, но неизменно вела наверх, и, наконец, обогнув очередной утес, он увидел лощину с небольшим горным озером в кольце огромных сосен, холм на его берегу и уединеннуюусадьбу из белого камня, врезанную в склон возвышенности. Солнце плавало над хребтом еще довольно высоко, освещая эту идиллическую, полную тишины и покоя картину. С места, где стоял Тревельян, была видна ограда из каких-то каменных изваяний, за нею — небольшой, но пышный сад с прудом, а дальше — приземистое квадратное здание с внутренним двориком. Постройка была в том же старопибальском стиле, что и дворец Раббана в Этланде, только намного меньше. О людях, живших с Великим Наставником, Тревельяну не рассказали ничего, но вряд ли их было больше трех-пяти человек. И вряд ли они представляли опасность.
Однако, глядя на мирный пейзаж у озера, он ощутил внезапный внутренний трепет и холодок под сердцем. Это тревожное ощущение тут же передалось Грею, зверекзапищал, привстал на задних лапках, цепляясь передними за волосы Тревельяна, и расправил крылья, словно желая защитить хозяина от неприятностей и бед. А тотстоял и думал, что здесь, на тихом озерном берегу, на далеком Осиере, он встретится с чем-то еще неведомым землянам, с цивилизацией, не уступавшей им в могуществе, с расой, которая может стать союзником или врагом. Страшным врагом, если она способна предвидеть будущее! Правда, прогноз его судьбы не оправдался но…
«...но твоя жизнь еще не закончилась, — напомнил командор. — Не обманывай себя, малыш, ты еще можешь угодить в ту самую яму, которую тебе нарисовали. Ты вылез из нее, но кто знает, что с тобой случится завтра послезавтра? Возможно, тот первый случай был предостережением. Так сказать, пробой пера».
«Я знаю, — молвил Тревельян в ответ, — я знаю».
Затем он вытер пот с висков и твердыми шагами направился к усадьбе, добравшись до ограды, он вздрогнул и остановился в изумлении. Барьер, отделявший усадьбу от внешнего мира, представлял собой стенку Метровой высоты, сложенную из тесаных камней, на которой, точно на пьедестале, высились статуи пацев втрое больше натуральной величины. Тут были пацы, стоящие и сидящие, хмурые, грустные и скалившие зубы в чем-то напоминавшем улыбку, пацы-самки, пацы-самцы и пацы-детеныши, пацы, жующие орехи или глядящие задумчиво вдаль; словом, тут были пацы в разнообразных видах, причем все они держались друг за друга верхними и нижними лапами, образуя, с одной стороны, единую композицию, а с другой — преграду, которую трудно одолеть. Кроме того, изваяния, высеченные из охристого и буроватого камня, являлись поразительно правдоподобными: искусство мастера — или, скорее, мастеров, — внушало искреннее восхищение.
Только зачем эти умельцы изваяли пацев? Повсюду на Осиере, как в восточных и западных странах, так и в Семи Провинциях и даже на юге, у безволосых дикарей, пацы считались животными нечистыми, тварями жадными, мерзкими, вонючими и, безусловно, враждебными людям. Они воровали мелкий скот и птицу, зерно и овощи из амбаров, фрукты из плодовых рощ, они могли загрызть ребенка или женщину, а стая пацев была опасна даже для вооруженного мужчины, в чем Тревельян убедился еще в Хай-Та, в первый же день прибытия на материк. Иногда циркачи и фокусники, коллеги покойного Тинитаура приручали пацев, Учили ихвсяким забавным ужимкам — довольно редкий случай, ибо дрессировке поддавалось одно из ста животных; этим, да еще клеткой в Висельных Покоях, и ограничивалось их практическое использование. В местном фольклоре они всегда играли отрицательную роль глупых и хищных прощелыг, коими брезговал любой приличный зверь, от грозных драконов нагу до древесных кроликов. Словом, пацы были мало достойными созданиями.
— Пц-пц-пц, — сказал Тревельян, покачал головой и не спеша, двинулся вдоль странной ограды. Она привела его к вратам, двум статуям совсем уж гигантской величины, протянутые лапы которых образовывали арку. Он шел в сад и, стараясь превозмочь волнение, зашагал по засыпанной гравием дорожке. Если не считать скрипакамней под ногами, монотонного жужжания насекомых и шелеста листьев, вокруг царила тишина. Тишина и безлюдье — он не увидел ни женщины, ни мужчины, ни помощника- рапсода или пастуха, ни слуги или служанки. Никто не окликнул его, не пожелал разделить дыхание, не спросил, зачем он явился и по какому праву тревожит Великого Наставника.
Так, в тишине и молчании, Тревельян добрался небольшого овального пруда перед входом в дом. В нем колыхались нежные кувшинки, ветер чуть рябил поверхность прозрачной воды, а на берегу; на зеленой траве расположился сухонький старец в белой просторной хламиде. Судя по жидким седым бакенбардам и пигментным пятнам цвета зрелого каштана, было ему порядком за восемьдесят — возможно, все сто с хорошим гаком. Однако его маленькое личико казалось гладким, почти лишенным морщин, а безмятежный взгляд подсказывал, что свойственные старости недуги его не беспокоят. Ни ломота в костях, ни учащенное сердцебиение, ни неприятности с желудком и прочие хворобы.
«Ну и фокус! — подумал Тревельян при виде благостной картины. Все было в точности так, как описали: бодрый старичок совершенных лет сидит у водоема с кувшинками и размышляет о судьбах мира. Наверно, десять дней уже не ест, не пьет и под кусты не бегает… К тому же на вид человек, а не пришелец. Не просто человек, а настоящий гуру! Мудрый, безобидный, добрый. Правда, может послать медальон, где получатель висит на крюке или гниет в темнице.
Он склонил голову.
— Моя кровь — твоя кровь, отец мой. Я рапсод Тен-Урхи. Извини за вторжение... Чтобы увидеть тебя, я прошел, проехал и проплыл половину Мира.
— Моя кровь — твоя кровь, рапсод Тен-Урхи, — неторопливо произнес старик. — Тен-Урхи, странствующий с шерром на плече от берегов Жемчужного моря... Тен-Урхи, свершивший в Этланде суд справедливости... Тен-Урхи, похищенный в Манкане и побывавший на дальнем Юге... Тен-Урхи, вернувшийся в Фейнланд и переплывший море Треш... Большое путешествие, много событий, клянусь Тремя! Ты в самом деле прошел, проехал и проплыл половину мира. Ну, садись! — Он хлопнул по траве изящной маленькой ладонью.
— Ты много обо мне знаешь, почтенный, — сказал Тревельян, опускаясь на землю.
— Меньше, чем хотелось бы, сын мой. Юноша таких достоинств давно прославился бы в нашем Братстве, а о тебе ‚ узнали лишь пару сезонов назад. Где ты был, Тен-Урхи, что ты делал, до того как появился в Хай-Та? Кажется, в Бенгоде? А потом в Рори, у дарующего кров Шуттарна? Прежде я о тебе не слыхал.
«Неплохо у него поставлена разведка, — заметил призрачный Советник Тревельяна. — Ну, как выкрутишься? Только не рассказывай ему про несчастную любовь или казненного прадедушку. Все равно не поверит».
— Конечно, ты не слышал обо мне, — молвил Тревельян. — В мире такое множество людей! А я прежде не был рапсодом. Я был... ээ
