времена, суровые... — Испустив ментальный вздох, командор задумался на секунду, потом сказал: — Похоже, все-таки, что Братство тебя продало, внучок. Ну, не Братство, так этот Аххи-Сек, наставничья задница! Ему ведь чего надо, раз ты с планеты не убрался? Надо фасон держать, то есть, чтобы предсказание исполнилось! Вот он и стакнулся с кем-то, и тебя упрятали... может, заплатил или обещал услугой отдариться... скажем, возбуждающим бальзамчиком».
«Стакнулся с кем-то... — повторил Тревельян, не обращая внимания на подковырку деда. — А с кем? С кем, я спрашиваю? Это ведь непростые люди, особенно начальничек их, который щеки надувал. Ты ведь пойми: пока ехали, я над ним потешался, а он, значит, надо мной… Большой хитрости мужик! Профессионал! — Тут он пощупал челюсть и добавил: — И бьет крепко».
«Профессионал, хитрец и бьет крепко, — повторил Советник. — Ну, и что тебя удивляет? Во всех царствах-государствах есть служба с такими профессионалами тем более в империях».
«Служба, может, и есть, но у нас о ней никакой информации. Ни о службе, ни о возможных ее связях с Братством, ни о таких вот замках в лесу с тайными темницами... Полтора века наблюдали за автотронами, а об этом данных нет!»
«Как нет? Теперь есть! — возразил командор. — Данных теперь — выше крыши! И что будешь с ними делать, паренек? Что вообще ты намерен делать?»
«Песни петь». — буркнул Тревельян. Поднялся, встал среди своей каморки, задрал голову вверх и запел. Голос у него был сильный, громкий, стены темницы резонировали, и пение наверняка было слышно в верхнем коридоре, а может, и по всей тюрьме. Он исполнил на русском «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, потом на английском „Правь, Британия, морями“ и начал на французском „Марсельезу“‚ но в этот момент люк лязгнул, приоткрылся.
— Эй, отродье паца! — рявкнул стражник. — Прекрати!
— Я рапсод, — с достоинством сказал Тревельян.
— И что с того?
— Рапсод должен упражняться в своем искусстве. Иначе как я буду петь на пирах, и увеселять людей?
— Теперь ты никого не будешь увеселять, — сообщил стражник. — Никого и никогда.
— А разве вы, обитающие в этой крепости, не люди? — спросил Тревельян и, не дождавшись ответа, снова запел.
И пел, с перерывами на еду и сон, целых восемь дней. Пел большей частью, древние земные песни, «Интернационал» и «Янки дудль», «дубинушку» и «долог путь до Типперери», «Очи черные» и «Боже, царя храни». Пел во весь голос, и от того стража не слышала, как он шаркает ногами, ползая по стенам, и иногда свергается вниз с шестиметровой высоты. Стены темницы сложили без раствора из плотно пригнанных друг к другу плит, но все же, между ними были щели и трещины, где поменьше, а где и побольше. Большие Тревельян аккуратно расширял своим лазером, совсем чуть-чуть, чтобы только зацепиться пальцами. Влезть наверх по стенке не составляло для него труда, но дальше шел потолок, и из самой удобной позиции до люка оставалось около метра. План его был таков: в то мгновение, когда откинут крышку, уцепиться за стражника, рвануть наверх и, пользуясь всеобщим ошеломлением, вырубить охрану. Вряд ли пищу разносили целым взводом, а успокоить троих-четверых он смог бы в полной тишине и быстро. Дальше действовать по обстоятельствам, либо бежать, либо остаться и переловить тюремщиков. Ему казалось, что это тайное узилище в лесу невелико — может, сидят тут несколько особо ценных заключенных, а сторожат их ленивые мерзавцы числом десятка два. Повязать бы их, не пуская кровь, и добраться до лютни... Лютню с пугалкой и передатчиком он бросить не мог.
План был вполне реален за исключением единственной проблемы: он пока что не придумал, как закрепиться у потолка, чтобы пролезть в люк с необходимой быстротой. Нужна надежная опора, а где ее сыщешь на гладком потолке? Разорвать пончо и сделать петлю? Но как закрепить ее поосновательней?.. Тревельян размышлял на эти темы, распевая во весь голос: «Сижу я на нарах в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой». Однако песня древних террористов не подсказала выхода, иперешел к классическим ариям, исполнив «Сатана там правит бал» и «Паду ли я, стрелой пронзенный». Затем ему вспомнились Чарейт-Дор и Лидочка, младший пилот-навигатор с «Пилигрима». Потянуло к любовной лирике, и Тревельян начал было «Я встретил вас», но тут наверху послышались странные шорохи. Он смолк, прислушался и, не услышав ничего, вжался в угол и приготовил на всякий случай свой лазерный хлыст.
Лязгнула крышка люка, и сверху свесился человек. В отблесках факелов Тревельян разглядел его лицо — широкоскулое, бледное, лишенное всяких следов растительности. Безволосый! Воин, несомненно... Убийца? С шести метров он не мог достать его хлыстом, но если солдат спрыгнет в камеру...
— Ивар? Ты где? Я ни черта не вижу. — раздался знакомый голос, а вслед за ним сверху упала веревка. Вылезай! Быстрее!
К люку Тревельян взлетел как выпущенная из клетки птица. Там, в нешироком коридоре, валялись тела трех стражников, стояла корзинка с кувшином и сухой лепешкой, и с пронзительным писком метался под каменными сводами Грей. Завидев хозяина, он тут же рухнул к нему на плечо, потерся о щеку мохнатой мордочкой и довольно заурчал. Безволосый солдат прикоснулся к браслету на предплечье, что-то щелкнуло, и перед Тревельяном возник Хьюго Тасман. Они обнялись.
— Не удивляйся, у меня проектор, — сказал Тасман, демонстрируя свой браслет. — Тут оказалось девять олухов, и каждый теперь присягнет, что на них напал какой-то бешеный дикарь. А Уго-Тасми сейчас на своем корабле болтается у побережья и, очевидно, ловит рыбку... С ним верная команда, и парни точно знают, что хозяин не отлучался. — Его зубы сверкнули в усмешке, на всякий случай...
— А эти что? Мертвы? — Тревельян покосился на стражей.
— Ну почему же? Как сказал один из местных властелинов, к исполняющим долг относись с почтением... — подняв край туники, Тасман показал кобуру с парализатором. — Придут в себя через пару часов и вспомнят безволосого бандита. А мы тем временем... — Он включил и тут же выключил браслет, превратившись на секунду в уроженца запада, по виду — богатого купца.
— Мнится мне, что ты не только КПЖ с генератором утащил, — заметил Тревельян. — И много у тебя таких забавных штучек?
— На мой век хватит. Пошли!
В конце коридора была крутая лестница, и, судя по длине, камеры располагались в глубоком подземелье. Поднявшись на несколько ступенек, Тревельян оглянулся и спросил:
— Тут кто-то еще есть? Другие узники?
— Никого, кроме тебя. — Лицо Тасмана стало задумчивым. — Слышал я о таких секретных апартаментах, но видеть не видел... Здесь обычно те сидят, кто не вписался в легальное правосудие. Вины как будто нет, вешать не за что и в Висельных Покоях тоже держать неудобно, а все же надо изолировать. К примеру, слишком любопытного рапсода.
— Люди, которые меня схватили... Ты что-нибудь о них знаешь? Может, они с Братством связаны?
— Может, и связаны, но об этом мне ничего не известно. А люди, думаю, из Ночного Ока, тайной имперской службы, что разрешает по-тихому всякие проблемы. Кое кого я даже лично знаю... — Тасман поднимался по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. — Я ведь, Ивар, почему забеспокоился? Есть у меня надежные помощники, плачу им золотом за каждую услугу, можно сказать, своя агентурная сеть в Семи Провинциях. Один за тобой присмотрел, когда ты в карету садился, и тех четверых описал, что были с тобой, другому я велел встречать тебя в Мад Дегги, о чем передали барабанами...
— Через сигнальные вышки? Разве такое возможно? — спросил удивленный Тревельян.
— Возможно, все возможно, если платишь. Ну, отбарабанили мне, что ты не прибыл. Очень подозрительно, учитывая вид твоих попутчиков... Ну, а потом зверюшка твоя прилетела, умница-шерр! Яхту нашел, спустился прямо мне на плечи и как заверещит! Показал дорогу, и вот я здесь.
— Умница-шерр... — повторил Тревельян, благодарно поглаживая мягкую шерстку. Грей пискнул — он был чуток к ласке.
Они поднялись в каземат с массивной, прочной дверью, сейчас распахнутой настежь. Тут, между лавкой и топчаном, лежали еще двое охранников, и на одном Тревельян обнаружил свой пояс с кинжалом, а на другом — ушные украшения. Мешок нашелся на полке, вделанной в каменную стену, но в нем были
