тона морских глубин. Сняв Грея с плеч, Тревельян устроил его на теплом подоконнике, постоял, улавливая волны приязни и покоя, что шли от зверька, и, собравшись с духом, подступил к ларцу.
Изящная шкатулка, отделанная янтарем, была запечатана. Для этого на Осиере применяли не воск и сургуч, а смолу особой породы хвойных деревьев, застывавшую плотной твердой массой. На печатях — никаких гербов, письмен или символов; просто два аккуратных желтых кружка, чей цвет гармонировал с янтарем. Внимательно осмотрев их и даже понюхав, Тревельян поддел печати кинжалом и раскрыл ларец.
Как ожидалось, в нем лежали два медальона с голограммами. На одной — темная скорчившаяся фигурка среди каменных стен, в позе, изображавшей страдание, на другой — силуэт «утки», транспортной капсулы, взмывающей в космос над туманным шаром планеты. С минуту Тревельян разглядывал картинки, морща лоб инакручивая на палец левую бакенбарду, потом хмыкнул и произнес:
— Ясная альтернатива! Или убирайся вон, или попадешь в темницу, и будешь гнить там до скончания веков!
«Вроде как милость тебе оказали, малыш, — заметил командор. — Все же разрешено удалиться. А твоего приятеля, Тасмана этого, не отпускают. Как думаешь, почему?»
— Может, он им больше насолил, чем я, — молвил Тревельян. Или держат его в порядке эксперимента. Интересно им, может ли землянин тут ассимилироваться.
«Почему же нет? Если поместье подходящее, особнячок, гарем, хорошая кухня и книжки... Очень соблазнительно! Дроми, когда мы их прижали, тоже пытались кой-кого из наших ассимилировать. Правда, таких соблазнов не обещали... бабы у них, знаешь ли, не того... — Советник помолчал, затем спросил: — Ну, что собираешься делать? Сядем на „утку“ или продолжим наши игры?»
— Продолжим. В Мад Дегги!
«Ты же хотел с магистрами потолковать»
— Это уже ни к чему. — Тревельян бросил взгляд намедальоны и захлопнул крышку. — Завтра отправимся на север, к Аххи-Секу. Как говорили ассирийцы, шкура льва стоит десяти живых шакалов.
«Моя кровь! — одобрил командор. — Только ты, внучок, не горячись. Однажды, когда я летал на „Койоте, а может, уже на „Свирепом“...“
Он пустился в воспоминания и бормотал до самого заката, пока Тревельян не улегся в постель. Спалось ему плохо. Всю ночь снился приставленный к горлу нож.
ГЛАВА 13
ДОРОГА НА СЕВЕР
Утро Тревельян встретил на станции пассажирских экипажей, что располагалась при дороге подальше воинских казарм; почти на самой городской окраине, и походила на большой вокзал, какие были на Земле в двадцатом веке. Здесь имелись перроны, длинные каменные возвышения числом четырнадцать, под кровлями, которые поддерживали статуи змей, драконов нагу, лесных кошек, клыкастых даутов и других животных — на каждом перроне свои, высеченные с большим мастерством из гранита, базальта, известняка и мрамора. Здесь были подъездные пути, по которым экипажи выезжали на имперский тракт, двигаясь между перронов; каждый путь заканчивался аркой широких ворот, украшенных цветными флагами и полотнищами ткани. Здесь, окружая перроны с трех сторон, лепились друг к другу бесчисленные кабаки, цирюльни, постоялые дворы и лавки с всевозможными товарами, от мягких подушек под седалище, башмаков, плащей, вина и фруктов до столичных сувениров, наушных украшений, цепочек и пестрых ленточек, что заплетали в бакенбарды. Здесь нашлось место длянескольких бань с горячими и прохладными бассейнами, где приезжие могли освежиться с дороги и размять затекшие от долгого сидения члены. Еще здесь были три кузницы, сигнальная вышка, храм, помещение для стражи, туалеты с проточной водой, огромные каретные сараи и конюшни и даже что-то вроде справочного бюро, где сидели громкоголосые служители, объявлявшие о наличии свободных мест и отправке фаэтонов. Чего не имелось так это точного расписания: экипажи уходили, по мере того как в них набивались пассажиры. А их была тьма! Наверное, человек пятьсот, а с приезжими — вся тысяча; как-никак, Мад Аэг являлся столицей, и его «вокзал» был много больше, чем скромные станции в провинциальных городах.
Тревельян протолкался к барьеру, где сидели оравшие во всю глотку служители, подождал, когда один из них закроет рот, и вымолвил:
— Мад Дегги.
— Четыре серебряка. От клыкачей.
Последнее означало, что экипаж отойдет от перрона с изваяниями клыкачей. Кто-то шумно дышал Тревельяну в затылок, пытаясь протиснуться к барьеру, но он уперся, не освобождая место.
— Когда? На восходе?
— Нет. Экипаж подадут в середине полуденного времени.
— А если пораньше?
— Пораньше только с пересадкой в Мад Бельте, и это, почтенный, будет стоить шесть серебряков. — Служитель приподнялся, вытянул руку и пронзительно завопил: — В Мад Анесе от большой Змеи! В Мад Лабарш от даутов! Три места в Мад Лабарне, отправляется сейчас! Кому в Мад Лабарне, дневная Провинция! К даутам, даутам! В Мад Тиверру и дальше в Сотару от быков! Торопитесь, мои господа!
— Да проклянут тебя боги! Оглушил, отродье паца! — пропыхтел кто-то за спиной Тревельяна. Он повернул голову — прямо на него уставился пучеглазый парень с тощими бакенбардами, по виду из мелких чиновников или приказчиков. От него несло дешевым вином.
— Ты, рапсод, в Мад Дегги собрался?
— Почтенный рапсод, — поправил Тревельян.
— Почтенный, конечно.. прости... разделяю твое дыхание...
Тревельян кивнул с холодным видом в знак того, что извинения приняты.
— Мой господин тоже едет в Мад Дегги, в заказной повозке. Велел поискать кого-нибудь с деньгами. Место найдется, если заплатишь свою долю.
— Сколько?
— Семь серебряков, почтенный.
— Не многовато?
— Ну, ты ведь не один, а со зверюшкой... — Тощие Бакенбарды выпучил глаза на Грея, дремавшего на Тревельяновом плече. Опять же, повозка заказная, легкая, коней четыре... значит, быстрей поедем... Опять же, важные люди будут с тобой… мой господин и его помощник.
— Знал бы ты, с какими важными людьми я разделял дыхание! — задрав нос, похвастался Тревельян, — Ладно, согласен. Но деньги я передам не тебе, а твоему господину.
— Обижаешь, — сказал Тощие Бакенбарды и повел на перрон, кровлю которого подпирали вставшие на дыбы мраморные саламандры. Здесь, у небольшого возка, похожего на старинную земную карету, но чуть пошире и подлинней, скучалапара будущих попутчиков Тревельяна. Старшему, судя по пигментным пятнам под глазами, было за сорок, и он, от бакенбард до башмаков, в самом деле, выглядел важным и осанистым. Его щеголеватый помощник казался моложе лет на десять; пряди волос в его пышных завитых бакенбардах переплетали лазоревые ленточки, а на шее висела цепь в палец толщиной, то ли золотая, то ли подделка из бронзы. При этих господах был еще один служитель, крепкий широкоплечий малый с коротко подрезанными баками, вооруженныйдубинкой.
Дворяне, но из мелких, решил Тревельян. Видимо, чиновники. Едут по делам службы, наняли экипаж за казенные и решили подзаработать. Ну, не будем обманывать их ожиданий.
Он пробормотал приветствие, высыпал монеты в широкую ладонь Важных Бакенбард, после чего все пятеро погрузились в экипаж. Господа заняли диванчик сзади, слуги устроились на переднем, спиной к движению, а Тревельяну досталось место напротив дверец, тоже довольно удобное. Он сидел между начальствующими и подчиненными, и это как бы подчеркивало его статус: не господин, не слуга, а свободный рапсод. Кошка, которая гуляет сама по себе.
