ребра посчитать кому-нибудь или заехать под дых...
Кончалась третья четверть, когда я покинул Колонну с чувством приятной усталости. Пекси, деловито жужжа, влился в поток шмелей и авиеток, который стал заметно гуще, так же как и толпа на дорожках под нами: рабочее время истекло, и подданные разбредались по домам. Не все, конечно, — многие летели в Центр, намереваясь развлечься и встряхнуться. Ну, а мы уже встряхнулись... Самое время к Африке, в Тоннель!
Он расположен в Бирюзовом секторе и тянется километровым зигзагом от леса и секторального инкубатора до первых стволов подлеска. Само собой, примерно — на самом деле никто не скажет, где тут первые стволы, а где вторые. Граница, однако, есть, незримая, но реальная; рубеж, за которым законопослушность жителей Мобурга падает в таком же быстром темпе, как их доходы.
Тоннель проложен в ярусе коммуникаций, а для чего и почему — погребено во тьме веков. Может быть, тут находилась база диггеров или стоянка их машин — полости и штреки в стенах Тоннеля весьма для этого подходят. Теперь в них масса заведений: десяток допингов и оттопыр (в одной даже пузырь подают), конторы агентов — вербовщиков и перекупщиков, множество различных лавок и даже тупичок, в котором обосновались блюбразеры. Есть места и вовсе экзотические, с бракованными одалисками о четырех грудях или же с манки, хотя я сомневаюсь, что манки настоящие — скорее куклы с шерстью на лице. Еще есть галереи с коллекционными вещицами из дерева и всяким барахлом, какое пачкуны таскают из Отвалов: древние компьютерные чипы, битая посуда, картинки, украшения, огромные диски из перламутра и пластиковые книги Эры Взлета. Читать их никто не умеет, но стоят они выше купола. Большая редкость!
Мы опустились на площадке у конюшни, рядом с изящными хрупкими осами и парой толстых пчелок. Пекси недовольно загудел — ос он не любит, и причина этой неприязни для меня загадочна. Возможно, осы кажутся ему таким же суррогатом шмелей, как одалиски — суррогат обычной женщины? Эта мысль заставила меня улыбнуться. Загнав шмеля в конюшню, я пошарил в сумке за седлом, вытащил банку нектара, скормил ее Пекси и велел ему спать. Криоблок тут уютный, не хуже, чем в нашем патменте.
У конюшни, встроенной в цоколь инкубатора, движущаяся дорожка разбегалась: налево — к жилым стволам, направо — в соседний сектор, прямо — под арку и вниз, к Тоннелю. Народа здесь — не протолкнешься, большей частью капсули и Свободные, Черные Диггеры, наемники, торговцы, однако встречались и подданные. Кое-кто с охраной, в паутинном шелке и при маске — коллекционеры-богачи, любители шарить по галереям да шопам. Другие попроще, группами, татуированные, размалеванные — эти приехали повеселиться в допингах и оттопырах, на манки поглазеть и посчитать у одалисок груди. Еще попадались типы из Лиги Развлечений, всякие инверторы и диззи, танкисты и хоккеисты; кто голышом и тоже размалеванный, кто в фантиках от Пармы или в голографических обертках. Глядя на них, я вспомнил о Парагвае, потом про трупы в Крысиной Щели и помрачнел.
Дорожка под ногами надломилась, сделавшись ступенькой, и наша компания поехала вниз. Богачи и капсули, танкисты и торговцы, наемники, диггеры, частные стражи... Запахи пота и «веселушки», «писка» и «стук-бряка», разгоряченных женских тел и парфюмерии... Еще не давка, но уже теснота... Какой-то раскрашенный ублюдок прижался ко мне, пытаясь сунуть руку под мою хламиду. Я двинул его протезом в ребра и спросил: — Любишь Охотников, моча крысиная? Погоди, спустимся, я тебя покрепче приласкаю!
Ублюдок икнул и исчез. Спуск закончился. Ступеньки движущейся лестницы одна за другой уходили в узкую щель, выбрасывая в пространство Тоннеля шеренгу за шеренгой. Ораву за оравой... Сорок- пятьдесят орав — громада, население ствола... Толпы людей под ярко светящимися сводами, шум и гам, выкрики и смех, шарканье ног, ровный гул воздуховодов... Тысячи глаз, тысячи лиц, тела под легкой тканью или краской, чьи-то спины, чьи-то локти... Суета, толкучка!
Однако не успели мы дойти до первого зигзага, как народ рассосался. Вроде невелик Тоннель, а емкость не меньше, чем у Колонн Развлечений, и каждому хватает места, даже капсулям. Есть и пить им не на что, но побродить по улице и выпросить подачку не возбраняется — тоже Свободные, как-никак.
Сразу за зигзагом — тупичок блюбразеров, а по другую сторону — «Подвал танкиста». В тупичке было тихо и темно, а из «Подвала» доносились топот, стук и протяжные завывания — кажется, читали стихи. Проскользнув мимо тупика, я сунулся в узкую щель и, спустившись по ступенькам, попал в извилистый и темноватый коридор, от которого слева и справа отходили проходы — к соседям-блюбразерам и к винной лавке Факаофо. Стены тут были из голого камня, шершавого, почти не обработанного, но пол гладкий, не споткнешься. Держась за стену, я миновал коридор и очутился в допинге Африки. Собственно, у него не допинг и не оттопыра, а настоящий шалман с отличной кухней и залом, разделенным стенкой: в одной половине пачкуны сидят, в другой — Охотники и прочая публика. Так сказать, черви отдельно, и фрукты отдельно... Но в остальном помещения схожи: освещены скудновато, и в каждом по восемь длинных столов, скамейки и раздаточный автомат. Рядом с ним прилавок и окошко в кухню. На кухне Африка — толстый, в белой хламиде с сальными пятнами; лохмы свисают до плеч, глаза навыкат, а между сизых щек торчит огромный хобот-нос. Жуткая рожа, но не думаю, что он ее когда-нибудь изменит — говорит, привык за сотню лет.
— Урр! Комес! — зарокотал Африка, поводя огромным носом. — Еще живой? И даже целый?
Он всегда зовет меня комесом, как в те годы, когда я у обров служил. Уважает!
Подтвердив, что цел и жив, я сел и осмотрелся. Клиентов вроде бы немного: в одном углу компания вербовщиков, в другом — трое подданных с девицами, и кто-то еще подальше, у самого входа — в сумраке не разглядишь. А за моим столом — знакомые фигуры: Хинган, Мельбурн, Толедо и Микатарра. Хинган — Охотник в зрелом возрасте, давний мой приятель, Мельбурн и Толедо — наемники у «Зелени», а Микатарра крутится туда-сюда среди наемников и Охотников. Хорошая малышка! Я с ней раза три покувыркался.
Мы стукнулись браслетами.
— Откуда, корм крысиный? — полюбопытствовал Хинган.
— От одалисок, не видишь, что ли? С лица спал и еле на ногах стоит, — пояснила Микатарра. Голографическая обертка на ней переливалась радужными красками, в такт мерцавшему на шее ожерелью.
— Ты голопроектор выключи, — отозвался я. — Выключи, и поглядим, что у меня стоит и как. — Пригласишь к себе, выключу. Но боюсь, что толку от тебя не будет.
Я перестал храбриться и подтвердил со вздохом:
— Сегодня не будет. Что пьем?
Пили грушевое винцо, а Микатарра пробавлялась «писком». Так себе оттопыровка, не «разрядник» и не «отпад». Тем более не «шамановка» — от этой сразу улетаешь.
Африка высунул в окно лохматую башку:
— Жрать будешь, комес? Свиные котлетки есть, грибы, соевый бифштекс и...
— Мясных червячков давай, с капустой, — перебил я. — Мидий, студень из улиток, крем-икру, джем из бананов и фрукты. А вместо грушевки — пунш... Медовый!
Хинган одобрительно хмыкнул, Мельбурн в восторге закатил глаза, а Микатарра облизнула губки и придвинулась ко мне поближе. Ее призрачный наряд на мгновенье растаял, явив упругую грудь и точеные плечи. Я шлепнул ее пониже талии.
— Гуляем! — завопил Толедо и грохнул кружкой по столу. Вербовщики оживились, троица подданных тоже проявила интерес, и я на всякий случай уточнил:
— Сюда подавай, Африка, на этот стол. Но приготовь с запасом — может, кто из наших подойдет.
Те, кто не наши, увяли. Хинган поглядел на них, ухмыльнулся и спросил:
— Выгодный контракт, э? Партнер не нужен?
— Не нужен. Сам справился. Вчера.
Мельбурн с Толедо переглянулись, Хинган почесал шрамы на шее, Микатарра прижалась ко мне коленкой и нюхнула «писка», но никаких расспросов не последовало. Обычай такой — не спрашивать. Вот ежели в партнеры пригласят... Это в фирмах и компаниях партнерство номинальное, чтоб подданных уважить, а у нас, Свободных, партнер роднее брата и сестры. Тем более что их не сразу и найдешь, сестер своих и братьев, а партнер — тут, рядом, искать его не нужно...
Лет двенадцать назад мы с Эри были партнерами. Я с сабирской заварушки возвратился — с той,
