поверхность, разглядывая свои новые черты: темные глаза под дугами густых бровей, крупный, красиво очерченный рот, нос с благородной горбинкой, скулы, высокий лоб и черные прямые волосы. Совсем неплохая внешность, но чужая; прежде глаза у него были серыми, рот — маленьким и пухлым, а голова — седой и наполовину лысой. Кроме того, ни единой морщинки, ни болезненной синевы и отвисших мешков под глазами, ни выпавших зубов...
Он провел кончиками пальцев по щеке, погладил подбородок, коснулся верхней губы, потом — шеи. Молодая упругая кожа, чистая, холеная, и никаких следов волос... Лицо тридцатилетнего и абсолютно здорового мужчины.
— Дакар, значит... В сыновья годится парень, — буркнул он, пытаясь сообразить, как очутился в этом теле и в этом странном мире, совсем не похожем на прежний. О прежней своей жизни он как будто помнил все, но воспоминания самых последних минут не возвращались. Что он делал в эти мгновения — или, возможно, часы? Беседовал с издателем, тем самым Андреем? Гулял по улицам Москвы или сидел в своей квартире у компьютера? Возможно, находился в Центре диализа, под аппаратом искусственной почки? Или дожидался сына? Сын всегда забирал его после диализа и привозил домой на белых «Жигулях»-семерке...
Внезапно его скрутило. Действие успокоительного закончилось, и он повалился на пол, бледнея и дрожа в лихорадочном ознобе. «Где я? — мелькнула мысль. — Как сюда попал? Почему? Зачем?» Он стукнул кулаком о стену, ударил снова, почувствовал боль в ушибленных пальцах, но продолжал колотить, повторяя словно заклинание:
— Почему? Зачем?
Сверху полилась вода, и это на миг привело его в чувство. Промокший, он выполз из кабинки, встал на колени, запрокинул голову и дико, отчаянно выкрикнул:
— Ася! Сергей!
То были имена жены и сына. Ему казалось, что он слышит их шаги. Сейчас придут, и это безумие кончится, исчезнет, как кошмарный сон...
Никто не появился. Вопль растаял под сводами просторной комнаты, заглушив журчанье фонтанов.
— Успокоиться, — хрипло выдохнул он, — нужно успокоиться! Я в здравом уме и трезвой памяти. Меня зовут Павел Сергеевич Лонгин, тысяча девятьсот сорок пятого года рождения, а нынче у нас две тысячи второй. Я физик, кандидат наук, и много лет заведовал лабораторией, потом, в девяностых годах, начал писать. Я член Союза писателей, я публикуюсь в десятке издательств, я сочиняю фантастические романы, но я не верю в переселение душ!
Снова кулаком о стену... Боль отрезвляла, помогая бороться с пароксизмами отчаяния. Он поднялся, ощупал мокрую одежду и произнес в пустоту: — Я болен... был болен, и мне полагалось умереть. Через год, максимум — через два... Но, может быть, врачи ошиблись, и я преставился внезапно? Дал дуба, перелетел в астрал и, как положено у буддистов, вдруг воплотился в этого Дакара? В другом пространстве-времени и на другой планете... Чушь! Во-первых, я не буддист, а во-вторых, я помню, помню все!
Милое лицо жены всплыло перед ним, сменившись серьезной физиономией сына. Он очень гордился сыном, делавшим успешную научную карьеру. В определенном смысле сын был символом того, чего он сам не мог достичь во времена застоя: стажировки в Англии и Штатах, публикации в западных журналах, престижные конференции... Он очень любил жену и сына и мучился тем, что скоро их покинет. Он не мог смириться с неизбежностью.
Не в этом ли причина?.. Что-то он сделал такое... такое необычное... поступок, который уместен лишь в безнадежной ситуации...
Воспоминание мелькнуло и исчезло. Он глухо застонал, стиснув виски ладонями, потом выпрямился, скрипнул зубами и промолвил:
— Нет, так дело не пойдет. Решительно не пойдет! Оставим в покое чертовщину с переселением душ и определимся с главным: где я? Или — когда?
Окинув взглядом помещение, он направился к рабочему столу. Мокрая одежда липла к телу, в башмаках хлюпало, цепочка влажных следов тянулась за ним, пересекая комнату диагональю.
Стол оказался высоким, до пояса, со множеством ящиков, и почему-то он знал, что перед этим столом не сидят, а стоят. Стоять полагалось босиком, на металлическом диске, врезанном в пол, держась за выступающие из столешницы стержни-рукояти. Кроме того, браслет на левом запястье должен касаться узкой щели в той непонятной штуковине... нет, не касаться, а только быть рядом.
Откуда он помнил про это? Тайна, загадка! Но руки все делали сами: он стащил один башмак, затем другой, пошаркал мокрыми ступнями по полу и шагнул на диск. Пробормотал: «Дежа вю...» — и взялся левой рукой за стержень. В узкой прорези загорелся свет, тонкий сиреневый лучик протянулся к браслету, ярко вспыхнул и померк.
— Опознавание завершено, пароль принят, — произнес чей-то мелодичный голос.
Он стиснул пальцами вторую рукоять.
В воздухе над столешницей мелькнули разноцветные сполохи, заплясали, затанцевали и неким магическим образом сложились в женское лицо. Казалось, оно выступает прямо из стены: широкоскулое, с синими, широко распахнутыми глазами, твердым подбородком и изящным носиком, обрамленное водопадом светлых волос. «Красивая девушка, — подумал он. — Прямо валькирия! Славянский или скандинавский тип...»
Сочные губы женщины шевельнулись.
— Приступим к работе, инвертор Дакар?
— Нет. — Собираясь с мыслями, он потер висок и осведомился: — Как вас зовут, прекрасная леди?
— Я не являюсь личностью и не имею имени. Я — созданный вами синтет, дем Дакар. Синтет вашего терминала.
— Голографическое изображение, так?
— Да. Я всего лишь устройство связи с городским пьютером Мобурга.
— Пьютером? — Информационно-вычислительной машиной.
— Понятно. Можешь выдать мне кое-какие справки?
— Разумеется.
Металлический диск холодил ступни. Переступив с ноги на ногу, он на мгновение задумался, потом спросил:
— Мобург, Пэрз и остальные поселения этого мира находятся на Земле? На планете Земля, в Солнечной системе?
— Да, дем Дакар.
— Географические координаты Мобурга?
— Пятьдесят семь градусов северной широты, тридцать три градуса восточной долготы.
— Валдайская возвышенность, примерно между Москвой и Питером, — пробормотал он, сделал паузу и вымолвил: — Как мне попасть в Петербург?
— Купол под таким названием неизвестен, — откликнулась женщина-фантом.
— Неизвестен тебе?
— Нет. Я ведь только терминал связи... Неизвестен пьютеру Мобурга и МПС, Мировой Пьютерной Сети, с которой он соединен.
— Может быть, другие города? Москва, Киев, Рим, Париж, Лондон? Дели, Пекин, Нью-Йорк, Вашингтон, Буэнос-Айрес?
— Сожалею, но в справочных файлах эти названия не значатся, дем Дакар.
Он почувствовал, как струйки холодного пота стекают по щекам. Или то была вода? Его одежда и волосы все еще оставались мокрыми.
— Скажи, какой сейчас год?
— Восемьсот третий от основания Пак.
— Дьявол! Что еще за Пак? — Первый автономный купол около Лоана. В настоящее время необитаем, служит местом паломничества.
Голос женщины-фантома казался по-прежнему ровным, на лице — ни признака эмоций, хотя он,
