— Это разве веселье! — откликнулся Дакар. — Вот у нас в Доме писателя... когда он еще не сгорел... — Перестав улыбаться, инвертор с тоскливым вздохом наклонился и поднял стол. — А тут... Тут, начальник, как на Шипке — все спокойно!
Странные речи, странные слова... Улавливая общий смысл, я не понимал деталей: какая Шипка?.. Какие писатели?.. Что за сгоревший дом?.. И как его сожгли — из огнемета? Но армстекло под огнеметом не горит, а плавится...
Оттолкнув Дакара, Эри повернулась ко мне:
— Чувствую, тут разговора не будет. Пойдем к Мадейре?
Я кивнул и направился к выходу.
В темном коридоре, хранившем память о недавней схватке с рыжим, мои шаги замедлились, а мысли понеслись, как беговые тараканы. Эри и ее недоумок-инвертор, считавший себя пришельцем из прошлого, будто исчезли, растворились в темноте; я отрешился от глупых фантазий и, возвратившись к реальности, стал соображать, что означает вызов к Конго. Какие новые инструкции и указания? Они обычно маскируют лишнюю работу, к которой я не склонен — не по причине лени, а потому, что все прописано в контракте. Я руководствуюсь твердым правилом: дополнительные услуги — за отдельный тариф! Все, что пожелают короли, гранды или старшие партнеры, но с обязательной финансовой поддержкой. Лишь в таком разрезе я принимаю новые инструкции и указания.
Иначе говоря, сколько можно выжать из Общественных Биоресурсов? Сто двадцать? Или сто пятьдесят?
Погруженный в эти мысли, я не сразу разобрал, что шепчет за спиной инвертор. Кажется, он извинялся:
— Ты, Крит, не держи обиды... Ну, выпил, каюсь... Так с горя ведь, не с радости! Я вообще-то не пью, и прежде не пил, и в последние годы, когда меня приговорили... Но тяжко тут у вас! Тяжко, непонятно... Зачем я здесь? Как тут очутился, для чего и почему? Хорошие вопросы! А ответов нет... Только сны, сны... Каждую ночь Сергей и Ася снятся... сын мой и жена... Просыпаюсь, а рядом... — В горле у него заклокотало. — Хорошая женщина, но не моя! Хотя, конечно, джентльмены предпочитают блондинок...
«Не оберется Эри с ним проблем!» — подумал я, сворачивая в узкий коридор, к тупичку блюбразеров. Собственно, все ответвления в Тоннеле, все боковые ходы и проходы где-то кончаются, а значит, их можно считать тупиками, но по неведомой причине лишь у блюбразеров тупик, а все остальное с каким-нибудь иным названием. «Подвал танкиста», лавка Факаофо, допинг «У блохи», агентство «Восемь с половиной»... А вот Мадейра и его собратья — в тупике! Есть в этом нечто символическое...
Под бормотание инвертора мы вышли в другой коридор, с полосками тусклого люминофора вдоль стены, и повернули к массивной двери из триплекса. Я набрал знакомый код, и дверь отъехала в сторону. Перешагнув порог, мы очутились в довольно просторном и уютном помещении: стены покрыты светло- синим пластиком, в левом углу — терминал, в правом — зеленые кусты с гроздьями мелких цветочков (конечно, голограмма), посередине — круглый стол и кресла. На стенах — пейзажи и полки с разной дребеденью, под ними — диваны и рабочие столы, на одних бумаги разбросаны, на других лежат какие-то древние штуковины — не иначе как добытые в Отвалах. Блюбразеры очень интересуются древностями. Мадейра, думаю, обосновался в Тоннеле, чтобы быть поближе к пачкунам и лавкам, где торгуют антикварными вещицами.
— Крит! — Он поднялся нам навстречу. — Каким воздуховодом занесло? Приятно тебя видеть! Тем более в такой компании! — Поклон в сторону Эри, вежливый кивок Дакару.
Мы стукнулись браслетами. Мадейра из Свободных и, подобно мне, трудился в ОБР, только в Ремонтной Службе. Он невысок и сухощав, видом страшноват, а нравом приветлив и разговорчив, хотя и несколько наивен. Под глазом у Мадейры жуткий шрам, рубцы на левом предплечье и след от ожога — на правом, но это не отметки боевого прошлого, он человек сугубо мирный. Попался капсулям в недобрый час... Отметины он не желает скрывать и после той встречи с капсулями подделывается под бывшего наемника. Мудрый шаг; к бойцу с такими украшениями даже в подлеске не сунутся. То есть, конечно, сунутся, но перед тем подумают пару минут — а чтобы удрать, больше и не нужно.
— Эри, Свободный Охотник, — представил я. — А это Дакар, наследственный инвертор Лиги Развлечений. Просто помешан на всякой старине.
Двусмысленная получилась фраза, однако инвертор промолчал и, кажется, согласился с прежним своим именем. Я заметил, что прогулка в коридорах пошла ему на пользу: бледность исчезла, глаза заблестели и с любопытством зыркали туда-сюда. Словно и не пил отравы... Поразительно!
Кроме Мадейры, в комнате были трое: парень и женщина у терминала и мужчина в перчатках и маске, трудившийся за одним из рабочих столов. Что-то он там очищал от ржавчины, действуя острой лопаткой, кистью и тихо жужжавшим пылеуловителем; желтые смерчи вздымались в воздух и тут же втягивались в раструб прибора.
— Крым, подданный «Тригоны», Баия, старший партнер «Зелени», — произнес Мадейра, кивая на сидевшую у терминала парочку. — Итуруп, из Службы Ремонта ОБР.
Мужчина в маске помахал нам кисточкой.
Пестрая команда, но я не удивился: кого среди блюбразеров не сыщешь, того под куполами вовсе нет. Кроме, конечно, королей и капсулей... Но гранды попадаются, и всякие чины из ОБР и ВТЭК тоже Не совсем уж редкость, хотя по большинству в блюбразерах Свободные. Это не компания, не фирма и Не лига, а вольное братство, и состоять в нем может всякий, не изменяя подданства и статуса. Они мечтатели и собиратели. Мечты, само собой, субстанция бесплатная, а вот собирательство древних предметов тянет на крупные суммы, которым вроде неоткуда взяться. Однако есть! От Лиги Развлечений, от диггеров — за помощь при оценке древностей, ну и, конечно, частные пожертвования.
— Прошу! — Мадейра, улыбнувшись Эри, галантно пододвинул кресло, но я покачал головой:
— Приватное дело, дружище. Пойдем к тебе? Ты не против?
— Не против.
Он двинулся к кустам, а мы — за ним. Дакар, увидев зеленые насаждения, замер, пробормотал: «Сирень!.. Надо же, сирень!..» — вытянул руку и разочарованно вздохнул, когда пальцы проткнули цветочную гроздь. Позади кустов был проход в другое помещение, где у Мадейры устроен музей: тут стояли тумбочки голопроекторов, записывающая аппаратура и стеллажи со старинными книгами и раритетами Эпохи Взлета. Немалая ценность, должен заметить! Но Мадейра редко покидает свою берлогу, и двери у него надежные.
Мы устроились на диване, под картиной, изображавшей ландшафт Поверхности. То была не голограмма, а натуральный, писанный красками пейзаж размером метр на два, и Дакар, вывернув шею, уставился на него, как на червя с двумя хвостами.
— Это, простите, что такое?
— Гористая местность, — любезно пояснил Мадейра. — Под горами и скалами понимаются естественные возвышенности — видите, слева, справа и на заднем плане? Между скал — водный поток, то есть река, голубое сверху — это небо, а ближе к зрителям — поле с травой и цветами. Конечно, реконструкция... Создана по описаниям в старинных книгах, и оттуда же термины, которые я употребил. Если желаете, могу растолковать их смысл подробнее.
— Не надо, — пробурчал Дакар. — Я знаю, что такое горы, скалы, реки и поля. В отличие от вашего
художника.
— Простите? — Брови Мадейры приподнялись.
— Горы и скалы не похожи на геометрические цилиндры и конусы, их форма более разнообразна: изломанные поверхности, выступы и впадины, трещины, карнизы... Этот разлом между скалами называется ущельем или каньоном, и река, текущая тут, должна кипеть, вихриться и бурлить среди порогов — белая пена, водовороты, прыжки от камня к камню, понимаете? А на картине — Волго-Донской канал в тихую погоду... Поле — а вернее, горный луг — не бывает такого ядовитого оттенка. Не яркий изумруд, а малахит, даже нефрит... И эти цветы! Где вы видели такие цветы? У них...
Он говорил и говорил, пока глаза Мадейры не округлились, а шрам на щеке не стал подергиваться, что было явным признаком волнения. Лет моему приятелю-блюбразеру немало, но он не растерял способности удивляться и был одарен ею в большей мере, чем я, или Охотники, или любой из людей, с
