которыми мне приходилось общаться. Он возбуждается с легкостью, но не могу сказать, что он доверчив — торговля с диггерами быстро избавляет от такого недостатка. А если так, то получалось, что в речах Дакара он узрел какой-то смысл.
Наконец Мадейра вцепился в волосы на затылке, со свистом втянул воздух и выдавил:
— Откуда вы это знаете, дем Дакар? То, о чем вы говорите? Я понимаю, что у инверторов воображения больше, чем у обычных людей, — воображения, творческой фантазии, искусства управляться со словами, соединять их с ситуацией и обстановкой... Но вещи, которые вы рассказали, не фантазия! Нет, не фантазия, так как проясняют множество вопросов! Ваши данные бесценны! Но откуда? Откуда они? — Взгляд Мадейры метнулся к полке с ископаемыми книгами. — Возможно, вы прочитали об этом в древних трудах, переработали, домыслили? Или нашли какие-то изображения? Источники, нам неизвестные, и потому...
— Он сам источник, — перебила Эри. — Такой, какого не найдешь ни в Отвалах, ни в Старых Штреках. Он вам на любой вопрос ответит, только спросит еще больше. — Она хихикнула.
Эри откровенно потешалась, а на лице Мадейры восторг и интерес сменялись изумлением. Что до Дакара, то он напоминал шмеля у банки со сладким сиропом. Кажется, он был доволен — нашлась подходящая аудитория.
— Источник? Что за источник? Что за вопросы? — Мадейра вскочил с дивана и забегал по комнате. — Мне кажется, что назревает нечто важное... Позвольте, я буду записывать нашу беседу... — Щелкнув переключателем, он уставился на меня. — Что это значит, Крит? Ты можешь мне объяснить?
— Сядьте, — произнес Дакар, — сядьте и успокойтесь. Я объясню.
И объяснил.
Следующий час я слушал занимательные сказки о древних городах, стоявших на Земной Поверхности, о странах и народах, каких, должно быть, не существовало никогда, о трейнах, катившихся по рельсам, и гигантских авиетках, летавших в небе над континентами, о войнах, бунтах, мятежах, побоищах, великих открытиях и катастрофах, о плоских участках суши, что назывались равнинами, и вознесенных к небесам, покрытых замерзшей водой над вздыбленной твердью, о водных потоках и скоплениях деревьев, которым в разных местах присваивали имена, звучавшие по-разному: просто лес, или тайга, сельва или джунгли. Еще я узнал о зорях и закатах, о ветрах и дождях, о звездах, метеорах и спутнике Земли, о полетах в пространство над Поверхностью, о станциях, подвешенных в бездонной пустоте, и о попытках долететь к другим планетам. Пустая затея, но величественная... К этой истории прилагались другие, о страшных бурях и разрушительных землетрясениях, болезнях, эпидемиях, мучительной смерти от старости или от ран, полученных в период войн и катаклизмов, о голоде и недостаче сырья, воды и даже воздуха, о свалках мусора на земле и в водоемах, о бесконечных конфликтах между людьми, делившими власть, ресурсы, территории. Если в древности все обстояло так печально, то предкам не позавидуешь... Впрочем, японимал, что это все игра воображения — ведь человечество не обитало на Поверхности. Хотя Пак его знает... когда-нибудь, в глубокой древности, задолго но Эпохи Взлета...
Мадейра слушал с раскрытым ртом, но временами, возвратившись в мир реальности, расспрашивал изадавал вопросы. Какие чудища водились в джунглях, сельве и тайге? Что значат термины «пустыня», «остров», «ночь» и «наводнение»? Как производили пищу и почему ее недоставало? С чем связано понятие «страна» — с определенным городом или обширным земным пространством, и что объединяло живших там людей? Что означают «семейные узы» и по какой причине мужчина, женщина и их потомство селились вместе, в одном и том же патменте?
Дакар с охотой отвечал — пусть не всегда понятно, но подробно. Никаких проблем, полный порядок с воображением и несомненное родство душ с Мадейрой... Прислушиваясь к ним, я поневоле проникался мыслью, что мир на Поверхности был не фантазией, а фактом, и бытие в том мире, столь непонятное и странное для нас, являлось не измышлениями игривого ума, а таким же реальным, вещественным предметом, как купол, или стволы, или промзона, где откармливают мясных червяков. Возможно, я ошибался, и все, что говорил инвертор, было ерундой и чушью? Возможно... Но стоило вспомнить мнение Эри, ее слова о переменах, случившихся с Дакаром, о его отвращении к одалискам, провалах памяти, страсти к вину, столь же внезапной, сколь непонятной. Не говоря уж о загадочной способности поглощать пузырь...
Дакар замолк, и в комнате повисла тишина. Она длилась минуты три или четыре, потом Мадейра вскочил и заметался от стены к стене. Туда-сюда, от дивана, где мы сидели, к стойкам голопроекторов, от стеллажей со всякой всячиной к рабочему столу... Когда в глазах у меня зарябило, он вдруг остановился, повернул голову и ткнул рукой в инвертора.
— Вы! Вы, дем Дакар, поведали воистину чудесную историю! Я не хочу больше расспрашивать вас, надеясь, что мы еще встретимся; кроме того, я должен ответить на ваши вопросы. Ведь есть вопросы, не так ли? — Дождавшись быстрого кивка Дакара, он продолжил: — Итак, я не желаю злоупотреблять вашим терпением, вашей готовностью идти навстречу моему любопытству. Но! — Мадейра поднял палец. — Но! Могу ли я просить вас о небольшом одолжении? Если угодно, о проверке, которая подтвердила бы ваши слова, рассеяла последние сомнения? Все же, согласитесь, случившееся с вами не назовешь ординарным событием... Я имею в виду переселение разума из тела в тело через века или тысячи лет, чего ни вы, ни я не в силах объяснить... Но, может быть, мы отвлечемся от попыток объяснений и обратимся к подтверждению?
— Как вам угодно, — произнес инвертор. — Я готов на все... почти на все, чтобы заручиться вашим доверием. — Внезапно он обнял Эри за плечи, потом нерешительно вытянул руку и положил ладонь на мой протез. — Вы, дем Мадейра, третий человек, который знает правду обо мне, и каждый из вас становится мне близким. Хочу я того или нет... Иных друзей или знакомых я тут не приобрел. — Дакар посмотрел на меня, на Эри, на Мадейру и добавил: — Я хочу, чтоб вы мне верили.
Сказано было искренне, и моя неприязнь к нему начала таять. Я не слишком доверчив и проницателен, но различаю правду и намеренную ложь. Другое дело, фантазии, которые самому фантазеру кажутся истиной...
Кивнув, Мадейра подошел к голопроектору, включил его, прогнал десяток кадров — мелькнули какие-то обломки, черепки, сплющенные и скрученные конструкции, панорама огромного длинного зала, который тянулся в бесконечность... Зал исчез, и появилось изображение диска с изъеденными краями диаметром в человеческий рост — темная поверхность с неясными, словно отчеканенными или выдавленными на ней контурами. Мадейра подрегулировал прибор, поверхность слегка посерела, посветлела, контуры проступили ясней, и я увидел жуткое чудовище. Два распростертых крыла, под ними — хвост и когтистые лапы, а сверху — головы. Две головы, крысиная моча! Плоские, с крючками на конце, с высунутыми языками! Мадейра откашлялся.
— Эту вещь нашли года четыре назад в... Ну, не важно где! Нашли и сняли голограмму, так как сам предмет, изготовленный из стали с добавкой никеля, не подлежал транспортировке — он проржавел и рассыпался, когда его стронули с места. Но мы успели сделать голограммы и провести поверхностный зондаж. Изображения совместили, и перед вами надежная реконструкция. Полномасштабная, прошу заметить. — Он набрал в грудь воздуха и с шумом выдохнул. — Мы думаем, это какое-то животное — в книгах иногда попадаются обрывки картин с разными странными тварями. Возможно, этот монстр был приспособлен для полетов — видите, есть хвост и крылья и форма тела обтекаемая... Необычное создание, но я могу признать, что эти твари существуют на Поверхности, если... если б не две головы! Чему мы не имеем прецедентов! Мы решили...
Дакар захохотал. Он согнулся, упершись локтями в колени, плечи его затряслись, щеки покраснели и увлажнились глаза. Он смеялся, всхлипывал, сопел, раскачивался, пока Эри на хлопнула его по спине.
— Простите, дем Мадейра... Не собираюсь обижать вас, но ваши недоумения так забавны... — Встав, инвертор приблизился к голограмме. — Это не реальное животное, а символ, герб страны, в которой я когда-то жил. Она называлась Россией и занимала огромную территорию, примерно от этих мест до океана на востоке. Прототип герба — орел, одна из самых крупных хищных птиц. Орлы действительно летают, но голова у них одна.
— Потрясающе... Невероятно... Какое открытие... — пробормотал Мадейра. — В двух словах вы разъяснили загадку, которая мучила нас четыре года... Как просто и логично — символ!.. герб!.. то же, что
