нишами и проходами.
— Почему, почему... Работу предлагают мерзкую! Не работа, а крысиный корм!
— Бесплатных пирожных не бывает, — буркнул он и резко притормозил у очередного ответвления. Вход в него обрамляла арка в форме лиры с голографической завесой из серебристых струн, за ней просвечивала лестница, а из глубины прохода поочередно доносились вопли и ритмичное бормотание.
— А здесь что такое?
— «Подвал танкиста», — сообщила Эри. — Ваши придурочные собираются, из Лиги. Инверторы, танкисты с хоккеистами и диззи.
— Раз наши, давай зайдем. — Он обнял девушку за талию и попытался направить к лестнице, но Эри упиралась. — Зайдем, солнышко, а? Любопытно ведь — танкисты с хоккеистами! Еще и диззи! Сроду не водил компании с такими!
— Вот что, Дакар... то есть Павел... — начала Эри, но он перебил ее, по-прежнему оттесняя к лестнице:
— Ты, милая, больше не напрягайся, зови меня Дакаром, как привыкла. Прав твой Крит-Охотник, прав... Это там я был Павлом, Павлом Сергеевичем Лонгиным, ученым и писателем, а здесь — не по Сеньке шапка, здесь я Дакар, инвертор с прибабахом. Дакар, и все тут... — Эри, похоже, растаяла и сделала первый шаг к ступенькам. Он потащил ее вниз, бормоча: — Дакар, Мадейра, Крит... не имена у вас, а сплошная топонимика... озера, острова да города... Ну, со своим уставом в чужой монастырь не суются...
— Вот что, Дакар, — строго промолвила Эри, — возьмем «стук-бряк», и никакой «веселухи» или «отпада»! Ты сегодня уже приложился к пузырю, побуянил!
— С горя, милая, с печали и тоски... А про «веселуху» вашу я ничего не знаю. Хоть я Дакар, но ты меня все-таки с прежним Дакаром не путай.
Они спустились вниз. Там был кабачок, но совсем непохожий на заведение Африки: панели раздаточных автоматов, низкие столики и диваны около стен, посередине — пустое пространство с возвышением, яркий свет, падавший с покрытого люминофором потолка, и никаких аппетитных ароматов — пахло горьковато-сладким, но явно не съестным. За столиками — люди, раскрашенные или в вычурных одеждах, так что сразу не поймешь, кто женщина, а кто мужчина; все — с какими-то пестрыми банками, флаконами, баллончиками. Подносят к лицу, нюхают, чмокают, всхрапывают...
Его охватило знакомое чувство дежа вю — будто он бывал здесь, и не раз, сидел у этих низких столиков, прикладывался к банкам, слушал, говорил. О чем, не вспоминалось, но привычное место было, кажется, слева, на полосатом диванчике. Он шагнул к нему и обнаружил, что диванчик занят, а на столе громоздится пирамида банок.
Сидевшие там переглянулись, потом один с почтительным поклоном вымолвил: «Дакар... сам Дакар...» — и пестрые банки вмиг исчезли вместе с их владельцами. Видимо, он не ошибся — тут его знали. Зашелестел шепоток, три-четыре любопытных взгляда впились в него и в Эри, какая-то блондинка в розовом переднике ахнула, пискнула и закатила глазки. Потом привычный гул наполнил помещение — шарканье ног, шелест одежд, людские голоса и тихое позванивание автоматов.
Они устроились на диване. Эри потянулась к автомату, сунула браслет в отверстие, что-то нажала и получила два баллончика в форме витых цилиндров, темно-синих и блестящих, с крохотным раструбом наверху.
— Вот, возьми!
Он покатал цилиндр в ладонях. На вид — как елочная игрушка, однако мягкий... Из резины? И что с ним делать?
— Это «стук-бряк». Не помнишь?
— Нет. И для чего эти штуки?
— Они с газом. Вдохнешь, и будет хорошо. Немножко грустно, но хорошо.
— Наркотик? Сроду не потреблял наркотиков! И тебе не дам!
Он вырвал второй баллон из пальцев Эри и швырнул под стол. Девушка негромко рассмеялась.
— Что ты делаешь, Дакар? Это же безвредное! А сам пузырь пьешь!
Ответить он не успел — на возвышение в центре кабачка вылез тип, размалеванный под зебру, вскинул руки вверх и завыл протяжно:
Аудитория отреагировала моментально — кто завопил, кто застучал ногами, кто повалился на диван, а двое в дальнем уголке — парни?.. девицы?.. — начали лапать друг друга. Это, вероятно, считалось знаком одобрения — Зебра приосанился, расправил плечи и, размахивая банкой в левом кулаке, выкрикнул: «Лезу!» Вопли стихли.
Новый взрыв криков и грохота.
— Ну, как? — спросила Эри, выуживая из-под стола синие баллончики. — Нравится?
Он хмуро почесал в затылке.
— Это, значит, у вас поэзия? Танкисты, говоришь? И хоккеисты? А я-то, идиот, не мог понять! Впрочем, хоккеиста мы еще не слушали... вдруг что-то дельное скажет...
— Ты о чем, Дакар?
— Танка и хокку — формы японской поэзии «дэнтосси», — все еще хмурясь, пояснил он. — В хокку — три строки, в танка — пять, а ритмика, то есть число слогов, должна подчиняться определенному правилу: пять, семь...
Его прервали: блондинка в розовом передничке — та, что закатывала глазки, — подплыла к их столу с явным намерением присесть. Кроме передника, в ее туалет входили искусственные розы: две на сосках, две на ушах, две под коленками и одна в пупке.
— А вот и мадам Козявкина в летних турнюрах... — пробормотал он, покосившись на девицу в розовом. — Чего тебе надобно, барышня? — Ты меня не помнишь, сладкий? Совсем не помнишь свою маленькую диззи? — Блондинка призывно улыбнулась и облизала губы язычком. — Мы ведь уже встречались и кувыркались, и даже не единожды... Я — Аляска.
— Тогда твое место за шестидесятой параллелью, — сказал он. — Вот и отправляйся туда.
— Лучше в твой патмент, червячок. — Розовая красотка придвинулась ближе, колыхая грудью. — Или в мой...
Эри, грозно сдвинув брови, начала приподниматься. Он торопливо вскочил, дернул девицу за руку, развернул тылом и шлепнул по мягкому месту.
— Брысь отсюда, мозги крысиные! Не видишь, с кем я? Сейчас она тебя пустит на кошачий корм!
— И тебя заодно! — прошипела Эри, когда девица, взвизгнув, отскочила от стола.
Он наклонился, поцеловал ее в уголок плотно стиснутых губ и шепнул:
— Это ты зря, солнышко, совсем зря! Это Дакаровы шалости, а я все-таки Павел и ничем перед
