тобой не грешен. Во всяком случае, в этой реальности. — Вздохнув, он добавил: — К тому же мне не нравятся светловолосые женщины. Я люблю, чтоб потемнее.
Эри стиснула баллончик в кулаке, поднесла к лицу, вдохнула газ с приятным запахом гвоздики и опечалилась.
— Я тоже светловолосая... блондинка с синими глазами...
— Ты исключение, — пробормотал он, поворачиваясь к середине зала. — Мне все равно, какого цвета у тебя глаза и волосы. Ты — Эри! Хочешь, я сложу тебе танка... или хокку?.. Зебра исчез, и на возвышении появился новый сочинитель, в зеркальной маске и хламиде из золотистых и багряных лент, между которыми просвечивала окрашенная в зеленое кожа. Жесты его были плавными, вид — вдохновенным, голос — мягким и кисло-сладким, как яблочное пюре в шалмане Африки. Раскачиваясь и дрыгая ногой, он прочитал:
Стволы в темноте, Купол едва мерцает. Первая четверть.
Слушатели отреагировали вяло, предпочитая болтать и нюхать из баллончиков. Золотисто-багряный резким жестом сорвал маску, насупился и повысил голос:
— Знакомая рожа, — сказала Эри. — В нашем стволе живет, прямо на твоем ярусе. Патмент «Бронзовый фонарь»... Пытался за мной приударить, но как зовут, не помню.
— Ну, и что ты? — спросил он с интересом. — Ребра ему сломала или отбила почки?
Эри фыркнула, замотала головой, украшения на висках тонко зазвенели.
— Я сказала, что люблю крутых и шустрых. Таких, что до купола подпрыгнут и в любую щель пролезут... Словом, пусть шкуру манки принесет, тогда посмотрим.
— Обещал?
— А как же! Обещал. Золотисто-багряный сделал шаг к их столику,
простер руки и трижды притопнул ногой. Затем отвесил вежливый поклон и, впившись взглядом в Эри, произнес:
— Неплохо, — одобрила Эри. — Такому в самый раз с куклой... Давай твою подарим, а?
— Я не против, — отозвался он. — Был бы человек приличный и не слишком пьющий.
Публике вирши понравились — затопали, завопили, застучали банками о столы. Сочинитель гордо выпрямился, повернулся — взметнулись багряные и золотые ленты — и сделал еще один шаг к их диванчику.
— Дем инвертор... — поклон, — и вы, прекрасная дема... — поклон еще ниже, — надеюсь, вы получили удовольствие? Могу ли я присесть? Конечно, если вы не против?
— Удовольствия не получили, но ты все равно присаживайся, — сказал он и хлопнул ладонью по дивану. — Обсудим проблемы искусства и о других делах поговорим. Кстати, как тебя зовут?
— Парагвай, ваш сосед, — сообщил золотисто-багряный с ноткой обиды. — Разве не помните, дем Дакар?
— Я так спросил, на всякий случай... чтобы не спутать тебя с Уругваем... Ты, парень, пузырь пьешь?
— Помилуйте, достойный инвертор! Кто же пьет такую отраву?
— Измельчал поэт... — Он повернулся к Эри и сообщил: — В мою эпоху бытовало мнение, что всякий литератор должен пить, ибо реальность страшна, и, отражая ее без спиртного, можно тронуться умом. И пили... как пили, девочка!.. и романисты, и критики, и стихотворцы... до полного, можно сказать, изумления! Ну, что было, то прошло... — Вздохнув, он посмотрел на Парагвая. — Скажи-ка мне, акын, кроме стишат в три строчки, ты что-нибудь еще ваяешь? Оды, поэмы, касыды, рондо? Как у тебя с сонетами и триолетами? Балладу можешь изобразить? Или хотя бы басню?
Парагвай растерянно улыбнулся:
— Оды? Сонеты? Я о таком не слышал, дем инвертор. Я хоккеист.
— А остальные слышали? О поэзии трубадуров, гекзаметре и белом стихе? О константном ритме и амфибрахии? — Он обвел взглядом сидевших в зале. — Нет? Кажется, нет. Все сплошь танкисты и хоккеисты...
— Это высокое искусство, дем Дакар, высокое и изысканное, — возразил Парагвай, пожирая взглядом голые коленки Эри. — Вы не какой-то подданный «Хика-Фруктов» или «Мясного Картеля», вы член интеллектуальной элиты и, вероятно, знаете, что воплощение образа в трех строках — нелегкая задача. Творишь часами, сутками, терзаешься, страдаешь, потом... потом внезапно исторгается, как крик души...
— Часами, говоришь? И даже сутками? Ну, сейчас тебе будет крик... с пылу, с жару... — Он призадумался на секунду и молвил:
— О! — Парагвай восхищенно захлопал ресницами. — Не знал, что вы и в нашем деле мастер! И какой! Гений импровизации! Великолепно! Потрясающе! — Не стоит преувеличивать, — буркнул он. — Не Гомер.
— Гомер? Кто такой Гомер?
— Мой школьный приятель. — Он кивнул Эри и поднялся. — Приятно было познакомиться, дем Парагвай. До встречи! Ваше счастье, что я не убиваю по пятницам.
Эри резво вскочила, хлопнула Парагвая по спине, шепнула: «Шкура манки... Жду!» — и потянула своего мужчину к выходу. Шагая по ступенькам, они слышали выкрики, нарастающий шум и топот, затем наступила тишина, и чей-то хриплый голос рявкнул:
— Отправить бы их всех на Колыму или на лесоповал, — мечтательно произнес он. — Интеллектуальная элита! Мудаки херовы...
Из личного опыта и книг, философских трудов, исторических хроник и сочинений он давно усвоил, что природа человеческая неизменна. Менялись эпохи и обстоятельства, прогресс то двигался вперед, то замирал на долгие века, свершались великие открытия, гибли и возникали народы, цивилизации, религиозные культы, но люди в общем и целом всегда оставались людьми. И было среди них всякой твари
