смеха, ни воплей, ни гомона; не толпится народ у кабачка Факаофо, допинг «У блохи» пустой, антикварные лавки и шопы закрыты, огнемет над агенством «Восемь с половиной» не испускает голографического пламени, а из «Подвала танкиста» не слышно ни звука. «Вторая четверть, — подумал он, — рабочее время для подданных, а если нет людей с монетой, то некого и обобрать — значит, капсулей тоже нет».
Эри остановилась у входа в тупичок блюбразеров.
— Я подожду тебя в шалмане у Африки.
— У Африки... — повторил он задумчиво. — Знаешь, милая, этот Африка — первый старик, которого я здесь увидел. Сколько ему лет?
— Не знаю, Дакар. Сто или сто двадцать... Об эвтаназии еще не помышляет.
— И всем дарована такая жизнь?
— Какая? — Она удивленно взмахнула ресницами.
— Такая долгая...
— Почему долгая? Обычная. В Ствол Эвтаназии уходят те, кому сто пятьдесят.
Он кивнул, погладил ее по щеке и направился по темноватому коридору к двери из армстекла. «Еще один подарок, — билась мысль в голове, — еще одна конфетка, преподнесенная грядущим... Спор о долголетии хомо сапиенс был наконец разрешен, биологические пределы жизни достигнуты — в этой подземной оранжерее, где не было ни холода, ни зноя, ни ядов в воде и воздухе, где человек не знал о болезнях, катастрофах и каких-либо опасностях, кроме исходивших от других людей...»
Размышляя об этом, он прикоснулся к двери, подождал, когда ее откроют, и поздоровался с Мадейрой. Ему показалось, что блюбразер возбужден — шрам на его щеке подергивался, руки беспокойно Шевелились. В первом — видимо, рабочем — помещении на этот раз не оказалось никого, столы пустовали, терминал был выключен, и только зеленый мираж, куст сирени в правом углу, напоминал о предыдущем визите. Мадейра, однако, не торопился в свой кабинет.
— Вы встретитесь с одним... с одним из наших покровителей. Он ждет вас, Дакар... там. — Взгляд блюбразера скользнул к цветущему кусту. — Он занимает важный пост в Мобурге, но главное — он человек больших достоинств и ума. Вы можете быть с ним откровенны... так же откровенны, как были со мной.
— Ваш шеф? — спросил он. Глаза Мадейры округлились.
— Простите?
— Ваш лидер? Глава организации? Идейный вдохновитель?
— Нет, Дакар, нет. Он только оказывает нам помощь, поддержку и покровительство. Еще распоряжается нашим счетом в городском пьютере.
— Вашими финансами?
— Да. Он регулярно пополняет их — здесь, в Мобурге, и в других куполах. Мы очень ему обязаны.
— Понимаю.
«Местный Сорос, миллионер-благотворитель», — подумал он, вступая вслед за Мадейрой в кабинет. Из прежней жизни он вынес убеждение, что Соросы отнюдь не бескорыстны; есть у них свои резоны и таинственные цели, скрытые от взгляда публики, и каждый Сорос знает, как получить доход от самого невинного благодеяния. В этот постулат он верил так же твердо, как в три начала термодинамики, и потому насторожился.
Человек, поднявшийся ему навстречу, был высок, носил свободные одежды серо-стального оттенка и прятал лицо под серебристой маской. Она позволяла разглядеть лишь рот и подбородок: губы незнакомца были властными, челюсть — тяжелой, улыбка — сухой и угасшей едва ли не в миг своего появления. Но голос был хорош — звучный, сочный, сильный, то взлетавший вверх, то опускавшийся до доверительного шепота.
— Дем Дакар из Лиги Развлечений? Старший партнер и, если мне не изменяет память, один из самых талантливых инверторов? — Дождавшись кивка, незнакомец усмехнулся и тихо произнес: — Но это ведь не ваше имя и не ваше занятие, не так ли? Я хотел бы услышать, как вас зовут... как звали в вашу родную эпоху. Еще — о вашем возрасте и статусе.
— Павел Сергеевич Лонгин, — ответил он. — Мне пятьдесят семь лет, а это немало в мои времена. Порог старости, если оставаться оптимистом... Что касается моих занятий, то были они такими же, как здесь. Иными по технике исполнения, но теми же по сути. Я — сочинитель.
— Павел Сергеевич Лонгин... такое длинное и неуклюжее имя... — сказал человек в сером. — Дакар привычнее.
— Дакар вполне меня устроит. Как мне обращаться к вам?
Незнакомец и Мадейра переглянулись, потом блюбразер кашлянул и покачал головой.
«Возможно, вопрос был нетактичен?.. — подумалось ему. — Бывает, что благодетелям-спонсорам мила анонимность — ни имени, ни должности, ни звания. Особенно хмырям в масках и с этакой челюстью...»
Но этот хмырь ответил.
— Зовите меня магистром, — промолвил он и показал глазами на диван.
Глава 16
Шестое. Имущественное и социальное неравенство должно сохраниться — как стимул для индивидуальной конкуренции и достижения успеха. Тем не менее его следует ослабить, чтобы исключить возможность революций, крупномасштабных мятежей и социальных взрывов. Практически это означает, что деклассированным элементам общества должен быть обеспечен некий минимум жизненных благ.
Проводив Дакара, я взял в ближайшей конюшне шмеля и полетел к себе в Алый сектор. Под куполом было спокойно, но там и тут я видел результаты отгремевших битв — застывшие дорожки, трещины с оплавленными краями в зданиях, прорехи в сети безопасности, разбитые рекламные проекторы и трупы биотов. Человеческих тел уже не было, их Ремонтная Служба вывозит сразу, чтобы не травмировать оставшихся в живых. У каждой дыры и трещины уже копошились ремонтники, сгружали с автокаров тетрашлак и баки с жидким триплексом, секции транспортных дорожек, рулоны сетки и прочий инвентарь. За пятидневку все будет восстановлено, и победитель, как полагается, оплатит городу ущерб, а побежденный залижет раны и начнет прикидывать, не убраться ли из Мобурга вообще. Вполне вероятно, что уберется — стекольщиков погромили здорово и без нарушения правил. Купол нигде не задет, коммуникации целы, стволы на месте, воздух свеж — значит, обошлись без газов и прочей вредной химии. Прав достойный Бургас, прав — Союз аккуратно сработал, не придерешься! Видимо, знали, что обры в три глаза будут следить и, ежели что, поддержат стекольщиков.
Я опустился на ярусе биотов, сунул шмеля в криоблок и влез в кабину лифта. В нее ввалились еще четверо, по виду — подданные, крепкие рослые парни, все незнакомые мне и все без значков и в широких хламидах. Подходящие обертки, чтобы припрятать броню и оружие... Жаль, сообразил я поздновато — лифт уже ехал наверх.
Драться с четырьмя в кабинке дело непростое. Огнемет не используешь — стену можно прожечь, дротик не метнешь — тесно, гранату с газом не раздавишь — сам на компост отправишься. Однако нож, «Ванкувер» и протез вполне годятся для контактов на близком расстоянии. Я уже начал прикидывать, кого проткну клинком, кого достану пулей, но вдруг заметил, что мои попутчики сгрудились у двери. Явный признак мирных намерений — они не пытались меня окружить, стояли так, что я с успехом срезал бы всю шайку единой очередью. Вдобавок не глядели на меня, даже затылками повернулись, и в каждый я мог всадить по пуле. Мог, но воздержался ввиду неясных обстоятельств.
Может быть, охранники магистра? Ганга из Службы Эвтаназии или Сенегала из ГенКона?..
