— Нет там никаких пришельцев. Были бы, давно бы до вас докопались. Там, думаю, руины и леса, какие растут в умеренных широтах. Ель, сосна, береза, клен... еще холмы, овраги, реки да болота. Если не наступило глобальное потепление... А если наступило, вылезем в джунглях.
— Скоро увидим, Дакар, — дрогнувшим голосом молвил Мадейра, и они вернулись к своему разговору.
Я прислушался. Толковали о языке и, похоже, не
могли понять друг друга. Дакар расспрашивал, какие
есть на свете языки, упоминая незнакомые названия:
русский, английский, арабский, китайский и массу
прочих, звучавших еще непривычнее — хинди, суахили, эсперанто. Мадейра морщил лоб, никак не мог
понять, чего он хочет. Я, кстати, тоже. Никогда не слышал о других языках, кроме того, который в ходу под куполами. Древние книги Эпохи Взлета тоже написаны на нем, но их не прочитать — смысл больно темный.
Наконец Дакар сказал:
— Есть много куполов на побережье континента, к востоку от Сабира — Хана, Шанха, Сел и Нанк. В них говорят на том же языке, что и в Мобурге?
— Разумеется. Другого языка нет, Дакар.
— А люди? Какие там люди?
— О чем вы? — Мадейра снова наморщил лоб.
— Я говорю о внешнем облике. Кожа смуглая, чуть желтоватая, темные узкие глаза, черные волосы, широкие скулы... Так?
Нелепый вопрос! В Хане и Шанхе я бывал, дрался за Нефтяную Ассоциацию, когда та сцепилась с «Пласткерамом». Платили прилично. И люди там приличные, не узкоглазые. Ничем не отличаются от тех, которые в Паге или в Норке.
Мадейра так и объяснил Дакару. Тот призадумался, глядя в пол, потом забормотал:
— Выходит, нет монголоидов? Желтой расы? Куда же она делась? Сотни миллионов... миллиарды... чуть ли не половина населения Земли... китайцы, японцы, вьетнамцы, индейцы... — Он вскинул голову и оглядел потолок затуманенным взором. — А черные есть? В Африке и в этом... как его... в Норке или в Лоане? Не совсем черные, но очень смуглые, волосы мелкими колечками и губы, словно блин? То есть полные, я хочу сказать... очень приметные губы полные и слегка вывернутые... Есть такие?
— Людей нет, но существует генетический материал, — ответил Мадейра. — Вроде бы в ГенКоне, в отдельных филиалах, есть подходящие для репродукции клетки. По непроверенным слухам. — Непроверенным? — Я усмехнулся, вспомнив последний свой визит в Колонны. —. Это почему же непроверенным? Лично проверял! Такая была проверка, что еле на четвереньках уполз!
Дакар моргнул с недоумением, потом глаза его вспыхнули. Видимо, понял!
— Из этого материла вы производите одалисок? Девушек для тик-так? Бессловесных рабынь?
— Ну, не совсем бессловесных, — заметил я. — Хихикать они умеют — те модели, что подороже.
Он скривился.
— Это... это безнравственно! Безнравственно и жестоко! Уничтожить целые народы... великие и малые... уничтожить их, убить, стереть с лица Земли, но оставить семя, чтобы... чтобы...
Казалось, он сейчас расплачется. Странная реакция для взрослого! Эри говорила, что он не жалует одалисок, и в этот момент я догадался, почему: он думал, что живые куклы — люди, произошедшие от тех мифических народов, которые в прошлом жили на Поверхности. Но это не так; одалиски — всего лишь одалиски, а что касается народов...
Заговорил Мадейра:
— Успокойтесь, Дакар. Этих черных и желтых не убивали и не стирали с лица Земли по той простой причине, что не было в природе таких человеческих разновидностей. Те же, о которых говорит Охотник Крит, — создания генной инженерии и к роду человеческому не относятся. Как джайнты, биоты или манки... Нельзя смотреть на них как на людей — тем более как на потомство существовавших когда-то народов. Что же касается игр с одалисками и нравственности... Боюсь обидеть вас, но, судя по тем историям, которые вы рассказали, в вашу эпоху творились вещи пострашнее.
Дакар удрученно кивнул:
— Да, творились. Все, что угодно, было предметом купли-продажи... Торговали рабами, женщинами, детьми и даже органами из тел живых людей... В чем-то ваше общество более нравственно — органы вы клонируете, а проституток заменили одалиски. Но... — Он помолчал с мрачным видом, потом добавил: — Но у меня есть повод для печали. Понимаете, Мадейра, мы видели будущее не таким, мы представляли вашу жизнь иначе, и это несовпадение между реальностью и воображаемой моделью меня шокирует.
Мой приятель-блюбразер покосился на Дамаска с Хинганом, погладил рубец на щеке, вздохнул и пробормотал:
— Жизнь — как палочки шоста... Никогда не знаешь, что выпадет.
Они замолчали. Я заметил, что Дакар глядит на Эри; лицо его в эту секунду было отрешенным и каким-то грустным, беззащитным, словно он, сознавая тяжкую вину, взглядом просил прощения. За что? И у кого? У Эри? Или у той женщины, которую оставил в прошлом? Снится ли она ему теперь? На миг я позавидовал Дакару — мне женщины не снились. Должно быть, той, которая снится, я еще не встретил. Или встретил, да потерял.
— Вы сказали, манки — создания генной инженерии, — вдруг произнес Дакар. — Вы в этом уверены? Вид у них жуткий, и пользы, как я понимаю, никакой, кроме охотничьих развлечений. Морлоки, монстры! Если их вывели искусственно, то для чего?
— На этот счет есть несколько гипотез. По одной, манки — продукт генетических экспериментов с какими-то животными, отчасти напоминавшими людей. Опыты проводились в Эру Взлета и были неудачными, но нескольким особям удалось сбежать. Вряд ли это так — ведь манки водятся под каждым куполом, и значит, их расселили специально и целенаправленно. — Мадейра высветил полоску таймера, пробормотал: — Через пару часов доберемся... — и продолжил: — Есть другая версия, более похожая на правду. Согласно ей, манки были рабочей силой, которую производил «Геном», предшественник «ГенКона». Другой концерн, «Биоинженерия», являлся создателем джайнтов и победил в конкурентной борьбе. У манки были свои преимущества — они размножались естественным путем, однако их нельзя чипировать, и нрав у них тяжелый. Джайнты, продукция «Биоинженерии», сильнее и послушнее... В конечном счете «Биоинженерия» вышла победителем и поглотила «Геном», еще в первом столетии Пака. Точнее, оба концерна слились в нынешний «ГенКон».
— А манки?
— Их было много, и потому решили не уничтожать их в куполах, а загнать в Отвалы. Предполагалось, что с ними расправятся крысы.
— А оказалось, что они друг друга стоят, крысюки и манки, — добавил я.
Трейн плавно скользил в магнитных кольцах, движение почти не ощущалось, и я погрузился в полудрему, какая бывает на грани яви и сна, в те мгновения, когда еще слышишь сон-музыку, но уже отключился от реальности. Плохо помню свои грезы; кажется, виделась мне Поверхность, такая, как ее описывал Дакар: синее небо, яркое солнце, озеро с впадающей в него рекой и зеленый лес, шелестящий под ветром. Я — или, вернее, мой дух, исторгнутый из тела, — парил в необъятной вышине, любуясь этой благодатью, тогда как телесная оболочка, закованная в панцирь, обвешанная оружием, мчалась в ящике из триплекса. В снах весь мой мир, все восемьсот тридцать шесть гигантских поселений казались мне такими же ящиками, и я испытывал искреннее удивление — можно ли жить в них век за веком, в замкнутом пространстве, под плотными крышками куполов?.. Наверное, это говорила во мне генетическая память, а если так, то прав Дакар: наши предки обитали на Поверхности.
Я приоткрыл глаза, услышав громкий возглас Хингана:
— Задница крысиная! Чтоб мне всю жизнь компост жрать! Да ты, парень, меня обобрал! Восемь монет!
— Хрр... — прохрипел Дамаск. — Дев-вять! Они заспорили. Эри сдвинула маску, свернула ее
