ошеломленно выдохнул Хинган. — Ну и штука! Побольше купола, а, Крит?» Он дернул меня за рукав, но я не мог ему ответить, не мог оторваться — я смотрел и смотрел, стиснув пальцы на плече Мадейры. Кажется, блюбразер плакал, повторяя снова и снова: «Мы это сделали... Мы все-таки это сделали!»
Поднявшись, Дакар наклонился над Хинганом:
— Посади машину! Где хочешь посади, но только побыстрее! Иначе ваши восторги закончатся в груде обломков и переломанных костей! Он был прав. Любуясь небом, нельзя забывать о земле.
Устье колодца охватывала тетрашлаковая стена чудовищной толщины, не кольцо, а нечто более сложной конфигурации — квадрат с закругленными углами и овальными выемками. Мы парили над ней у самой стенки радужного пузыря, который возвышался над скафом еще метров на триста. Верхняя часть стены, ровная и гладкая, была идеальной посадочной площадкой; здесь мы могли осмотреться, передохнуть и прийти в себя после первого свидания с небесами. Впрочем, не только с ними, но и со всей огромностью Мироздания, простиравшегося вокруг, не заключенного в стены, не ограниченного лесом жилых стволов и куполом из кристаллита. Все так странно, так необычно! Эту необычность нужно было осознать, смириться с ней, привыкнуть и только потом двигаться дальше.
Хинган приземлил машину в двадцати шагах от силового экрана и на большом расстоянии от внешней кромки стены. Мне показалось, что там, у самого края, находятся какие-то сооружения вроде бесформенных насыпей, каменных груд или холмов, но разглядеть их в деталях не удавалось — верх стены был широким, как площади в центре Мобурга. К тому же безбрежность пространства обманывала меня, смещала перспективу — я не мог сказать, на каком расстоянии эти холмы и оценить их размер.
Мы вышли из скафа — все, кроме Мадейры. Мой приятель, навьюченный записывающей аппаратурой, остановился в проеме люка, зажмурил глаза и стиснул ладонями виски; его дыхание было тяжелым, частым и неровным. Но, очевидно, каждый из нас, если не считать Дакара, испытывал неприятные ощущения — ноги дрожали, голова кружилась, непривычные запахи плыли в воздухе, а сам воздух был непохож на тот, которым дышат в куполах, — слишком теплый и слишком влажный, с отчетливым привкусом пыли. К тому же он двигался! Я чувствовал, как его потоки овевают меня то слева, то справа, то со спины, скользят по лицу и шарят прохладными пальцами у ворота брони. Прохлада странным образом соединялась со зноем — сверху, с неба, струился жар от ослепительного круга, который было невозможно разглядеть. Солнце? Да, конечно, солнце! Такое, каким описывал его Дакар.
Озираясь и переглядываясь, мы стояли около машины; над нами, закрывая половину небосвода, гигантским куполом горбился радужный пузырь. Дамаск окаменел, запрокинув голову, взирая на нечто пушистое, белое, плывшее в небе между землей и солнцем; Хинган вполголоса ругался, поминая манки, тараканов, крыс и все их испражнения; Эри спрятала лицо на груди Дакара, а тот стоял неподвижно, улыбался, щурился и поглаживал ее плечо. Из нас шестерых лишь он один сохранил полное самообладание.
Эри отстранилась, и я увидел, что она бледна, однако спокойна. Дакар шагнул к машине, взял в обе руки ладонь Мадейры, потянул к себе, заставив блюбразера покинуть скаф; он вел его осторожно, ласково, как медик-воспитатель несмышленого ребенка в инкубаторе.
— Можете открыть глаза, но не смотрите сразу вверх — солнце ослепит вас с непривычки. Видите, небо... и белые массы, плывущие в нем... и солнечный свет...
— Белое... что?.. — спросил Мадейра слабым голосом. — Облака, перистые облака, легкие, воздушные. Если климат не изменился, сейчас лето. Не знаю, где мы — мы просто не можем находиться в тридцати мегаметрах от Мобурга, но я бы сказал, что это северные широты. Не тропики и не субтропики и даже не юг России, а где-то между Москвой и Петербургом.
— Мне это ничего не говорит, — пробормотал Мадейра, все еще цепляясь за Дакара. Облачная пелена затянула солнце, и мой приятель рискнул приподнять голову. — Там, такое яркое, огненное... Солнце, да?
— Солнце. Наша звезда, в ста пятидесяти миллионах километров от Земли. Конечно, если это Земля, и ее диаметр не увеличился в сотню раз.
Через несколько минут мы пришли в себя, головокружение прекратилось, ноги не дрожали, и воздух уже не казался таким непривычно жарким и густым. Поглядев налево и направо, я решил, что прежде всего нужно исследовать окаймлявшую колодец стену. Во-первых, она была у нас под ногами, то есть являлась самым ближайшим объектом, а во-вторых, здесь, на высоте, на гладкой и привычной тетрашлаковой платформе, мы ощущали себя в безопасности.
— Эри и Дакар, обойдите силовой экран, — распорядился я. — Хинган с Дамаском продвинутся к правой оконечности холмов, а мы с Мадейрой возьмем левее, рассмотрим каменную груду посередке и снимем панораму местности. Всем все ясно?
— Где ты видишь холмы? — спросил Дакар.
— Вон там, у самого края. Какие-то нагромождения, похожие на кучи обломков.
— Скорее развалины, чем холмы, — заметил он, присматриваясь. — Тем интереснее их изучить. Я думаю... Слепящая вспышка за спиной прервала меня. Мы
повернулись, готовые отразить нападение, но к нам никто не приближался ни по земле, ни в воздухе. Вспыхнул радужный пузырь — над дальней, невидимой его стороной один за другим вставали фонтаны, рассыпаясь цветными искрами. Алое, золотистое, фиолетовое сияние выплескивалось на высоту километра, переливалось и дрожало, потом вершина световой колонны выпускала десяток длинных лепестков, изгибавшихся над силовым экраном и падавших вниз. Пузырь тут же реагировал на них — разводы, бежавшие по его поверхности, делались более яркими, насыщенными оттенками и двигались теперь гораздо быстрее. Чудное, великолепное зрелище! Но оценить его мешала тревога — мы не понимали, что происходит.
— Словно солнечные протуберанцы... — зачарованно прошептал Дакар.
— Откуда они взялись?
— Не имею понятия, Крит. Взрывы видел, и атомные, и обычные, но это на взрыв не похоже, совсем не похоже. Такой роскошный фейерверк!
Хмыкнув, я поинтересовался:
— Кто у нас эксперт по Поверхности? Эксперт обязан все знать и все объяснять, гниль подлесная! Ну-ка, пошевели мозгами!
— В мои времена ничего подобного не было, ни силовых щитов, ни таких титанических сооружений. — Он огляделся по сторонам, защищая ладонью глаза от солнечного света. — Ты только погляди на эту стену! Метров двести в толщину! Ни одна плотина не сравнится! А этот силовой экран... этот... этот... — Внезапно он хлопнул себя по лбу и развернулся к Мадейре: — Вы говорили, что экран работает словно селектирующий фильтр, так? Что-то пропускает, что-то задерживает... камни, пыль, грязь и все ненужное... Я думаю, эти вспышки — результат падения на экран каких-то значительных масс, а те разводы, которые мы наблюдали, связаны с мелкой пылью. В воздухе полно пыли... пыли, микроорганизмов, частиц песка... Экран, вероятно, их уничтожает или отбрасывает, не пропуская в шахту.
— Сейчас проверим, — сказал я и выпалил в радужный пузырь.
Дакар был прав — в том месте, где пуля соприкоснулась с экраном, сначала полыхнуло, потом взметнулся фонтан огня, не такой огромный, как те, которыми мы любовались, но все же метров пятнадцать в высоту.
— Если пуля стальная, она не уничтожена, а падает сейчас в приемный бункер, — заметил Дакар. — Вспышка, я думаю, как-то фиксируется — сгорает ничтожная доля вещества, затем — спектральный анализ, а после него...
— Вот что, эксперт, — сказал Хинган, вращая стволом огнемета, — ты нам крысиный корм не подсовывай, ты объясни, откуда эта иллюминация? Что там валится, с другой стороны пузыря? Крит со своим «Ванкувером» здесь? Здесь! А там кто стреляет? Да еще пулями величиною со скаф! — Он кивнул на новый огромный фонтан, взмывший к белесоватым облакам.
— Мы с Эри пойдем туда и посмотрим, — вымолвил Дакар. — Может, пришельцы или роботы, а может, это божья роса от птичек.
Его последние слова были непонятны, но я решил не переспрашивать — кажется, он сам не верил в них. Кивнув друг другу, мы разошлись. Дакар и Эри зашагали вдоль защитного экрана, огибая радужный
