Мы выбрали скаф и убедились, что батареи полностью заряжены. Это была большая мощная машина: салон на пол-оравы с удобными сиденьями, грузовой отсек и кабина пилотов, где всем хватило места. Газометы и огнеметы отсутствовали, зато имелись четыре излучателя, два носовых и два бортовых, и две пары манипуляторов — под брюхом, у шлюза грузового отсека, и по бокам пилотской кабины. В общем, Хинган остался доволен: сел к штурвалу, поднял скаф, аккуратно покружил в щели, проверяя управление, и не спеша повел его к шахте.
Она, как и ожидалось, была гигантской — цилиндрический колодец диаметром метров восемьсот и шесть километров в глубину. На дне зияли раструбы приемных бункеров, а вверху что-то переливалось и мерцало, будто шахту накрывал большой радужный пузырь. Мы глядели на него сквозь прозрачный триплекс кабины, кто с удивлением, кто с любопытством, а кто и с опаской, и лишь Дакар казался равнодушным. Влез в скаф, сел в кресло и начал шевелить губами и пальцы загибать — видно, складывал земной радиус с расстоянием до Мобурга. Или множил то на это. Скорее множил — судя по его сосредоточенному виду, числа получались немалые.
— Старайся держаться в самой середине, — сказал Мадейра Хингану. — Не приближайся к стенкам.
— Почему?
— У стен чаще падает, — загадочно вымолвил мой приятель и тут же пояснил: — Мы, я и мои спутники, наблюдали за шахтой несколько дней. Временами сверху падают огромные куски металла или стекла, обычно у стен, но бывает, что и в центральной части. Будь внимателен!
— Вот крысиная моча! — отозвался Хинган и стал поднимать машину вверх. Скаф двигался плавно и послушно — Хинган великолепный пилот. Не знаю, где он этому научился — вроде в обрах не служил, да и там не всякого пустят к скафам.
— Эти куски, которые падают, — произнес я, — перерабатываются заводом?
— Видимо, — ответил Мадейра. — Откуда иначе берется сырье, которым загружают трейны? Мы и за ними проследили, и выяснилось, что завод готовит определенный материал нескольких видов: сплавы железа с никелем и хромом, медь, бронзу, латунь, стекло. Ни свинца, ни олова, ни других легкоплавких металлов не попадалось и ничего радиоактивного или редкого, платины там, серебра или, к примеру, рения.
О платине и серебре эксперт Кассель ничего не говорил, а вот стекло, медь, хром и никель как раз упоминались. Кто же швыряет все это добро в заводской колодец? Пришельцы со звезд? И что получают взамен? Что и от кого?
Я задал эти вопросы Мадейре, но он лишь выразительно пожал плечами.
— С неба падает, — заявил Хинган, с насмешкой посматривая на Мадейру. Выпустив штурвал, он ухмыльнулся и ткнул пальцем вверх: — Мне говорили, что нет там никаких Небес, Синих или Голубых, а есть огромный купол из металла и стекла. Всем куполам купол! Сделан древними тысячу лет назад, и теперь потихоньку рассыпается. Когда рассыплется совсем, будет конец света.
— Сказки, — молвила Эри, бросив взгляд на своего инвертора. — Дакар мне рассказывал...
Договорить она не успела — Мадейра вдруг подпрыгнул в кресле и завопил:
— Хинган, гляди! Осторожнее! Летит!.. Прямо на скаф летит!
— Вижу.
Штурвал в руках Хингана чуть повернулся, и мимо нас со свистом и гулом пролетел обломок. Что это было, мне разглядеть не удалось — что-то большое, темное и угловатое, падавшее с изрядной скоростью. Затем промелькнула вторая глыба, третья, четвертая... Эти неслись ближе к стене, и Хинган лишь покосился на них да презрительно хмыкнул.
— Целятся в нас? — с тихим ужасом произнес Мадейра. Шрам на его щеке задергался.
— В нас, не в нас... Не суетись, блюбразер, скоро узнаем. А как только узнаем, так сразу и ответим. — Хинган включил прицелы разрядников, и на триплексе кабины вспыхнули четыре пересеченных крестами кружка. — Хвала Паку, есть чем ответить! И что тогда будет? — Кррысиный коррм! — рявкнул Дамаск.
— Компост отвальный! — прорычала Эри.
— Гниль подлесная, — добавил я, чтобы поддержать компанию. Кажется, мои молодые партнеры шли взволнованы не на шутку и пытались подбодрить сами себя. Хинган в силу возраста и опыта тоже это понимал и вовремя напомнил им про четыре разрядника.
Обломки перестали падать. Мы неторопливо поднимались вверх в самой середине шестикилометрового колодца; темные тетрашлаковые стены скользили мимо нас, гладкие и несокрушимые, как пласт гранита, служивший им опорой. Наш скаф был словно жук в огромной банке. Прочная банка, но без крышки, и всякий инопланетный болван может швырнуть в нее камень.
Крышка, впрочем, была, и мы к ней уже приближались. Пузырь, затянувший выход из колодца, переливался радужными сполохами в форме расплывчатых овалов и кругов. На его поверхности вдруг возникала яркая красная точка, превращалась в оранжевое пятно, которое начинало расти и пересекаться с другими такими же пятнами, одновременно меняя цвет — желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Пятен было множество, сотня, если не больше, и их прихотливые игры порождали странный и чарующий узор. Я следил за ними с интересом, Мадейра — с нескрываемой опаской, а остальные... На остальных я старался не глядеть.
— Это силовой экран, — дрогнувшим голосом произнес Мадейра. — Защитный селективный купол — пропускает стекло и нужные металлы, а все, что не подходит... — Он сделал паузу и выдохнул шепотом: — Не знаю, что случается с неподходящим веществом. И что случится с нами, когда...
Дакар вдруг очнулся и, запрокинув голову, посмотрел на радужный пузырь.
— Крит, из чего сделана эта машина?
— Из триплекса, — ответил я.
— Что такое триплекс?
— Одна из разновидностей армстекла.
— Какой-то кремниевый полимер? Ну, если стекло пролетает на нашу сторону, мы тоже пройдем через экран. Живыми или мертвыми.
— Утешил! — сказала Эри и дернула его за воротник. Дакар придвинулся к ней:
— Обними меня, детка. Я всегда мечтал умереть в объятиях красивой женщины. Такой, как ты, с карими глазами.
«Начинает оживать, — подумал я. — Или нашел ошибку в своих расчетах, или плюнул и решил, что Эри важнее радиуса Земли и расстояния до Мобурга».
Скаф поднимался, приближаясь к стене, — видно, Хингану казалось, что купол лучше пройти сбоку. Дамаск застыл в мрачном молчании, Эри и Дакар, взявшиеся за руки, были спокойны, но Мадейра явно готовился к смерти — лицо его побледнело, шрам на щеке мелко дрожал. Вытянув руку, я прикоснулся к его плечу:
— Не стоит беспокоиться, приятель. Не здесь, так в Стволе Эвтаназии... Главное, быстро! Вот в Керуленовой Яме, под крысой, это другой разговор.
— Я не потому взволнован, что смерти боюсь, — сказал Мадейра. — Я ведь небо сейчас увижу! Синее Небо, великое и бездонное! Увижу, если останусь жив! Небо, облака, и солнце, и звезды, и луну!
— Нет, так не бывает, — с улыбкой вымолвил Дакар. — Или солнце и облака, или луна и звезды. Выбирай! Но если облачность плотная и небо затянули тучи, тогда...
Яркая вспышка, ослепительный блеск, и мы прошли сквозь купол.
Мы не почувствовали ничего — эта радужная пленка была тоньше паутинной нити и ни на миг не задержала нашего движения. Только что мы парили под ней, у желтого пятна, чей цвет еще не перешел в зеленый, и вдруг после вспышки желтое прыгнуло сразу к голубому — или, может быть, к синему? Я не могу описать этого оттенка, ибо подобного в жизни не видел и не знаю подходящих слов. Сине-голубая бесконечность? Но в ней было и серое, и белесоватое, и золотое, и розовое... В ней были все цвета, какие только можно вообразить, и что-то сверх того, что-то невообразимое, непредставимое — ведь всякая вещь имеет форму и предел, а Это не имело ни формы, ни предела.
Я услышал, как вздохнула — или всхлипнула?.. — Эри, как торжествующе завопил Дакар, как заклекотало непослушное горло Дамаска, силясь протолкнуть слова. «Чтоб мне на компост пойти... —
