меняли правила, им было неинтересно, скучно играть по старым. Теперь они изобретали свои, изобретали на ходу, методом проб и ошибок, плохим, старинным методом, известным даже эволюции. Они торопились, они увеличивали, расширяли, надували, как мыльный пузырь, свою зону безопасности. Они наслаждались властью над пространством и временем, потому что первое они контролировали, а второе для них как бы текло гораздо быстрее, чем окружающая устаревшая медлительность. Их можно было понять.
ПРОЦЕСС ИДЕТ
А на материках уже бушевали невиданные доселе в таких масштабах процессы. Атомные заряды выбросили в небо примерно пятьдесят миллионов тонн пыли, некогда являвшейся составной частью зданий, плодородной почвы и просто фрагментами окружающего ландшафта. Браши, как известно, старались не применять слишком сильные бомбы, разве что поначалу, в спешке и сомнении, они ведь желали впоследствии поселиться на этой территории, однако они не могли обойтись без атомного оружия, поскольку его использование было в порядке вещей и все боевые концепции ведения войны базировались на скорейшем уничтожении тактических и стратегических целей ненавистного врага. Удары наносились по мере возможности по нужным местам, но и таковое понятие включало в себя обширный список не только военных, но гражданских объектов. В это число вошли даже двадцать крупнейших городов-мегаполисов, в коих проживало до сорока процентов всего населения, ведь сами понимаете: куда было их девать, эти триста пятьдесят миллионов эйрарбаков? Ну, а уж города, имевшие развитую военную промышленность, само собой являлись ее заложниками. Ясное дело, не миновало их возмездие лютое. Пыль, поднятая при реализации этой хитрой задумки, уравнявшей пошивку погон с натяжением гусеницы, поскольку обе операции попадали под определение — военное снаряжение, достигла разных высот, в зависимости от мощности заряда, но в среднем до двенадцати километров. За пылью последовал дым, около восьмидесяти миллионов тонн, но не весь он взлетел в небо сразу, поскольку пожары горели долго. В этом плане жителям повезло, они родились в посленефтяную эпоху, а потому в городах было сравнительно мало горючего материала. Вокруг центров обитания возникали многосуточные «огненные штормы», и дым продолжал уноситься высоко-высоко, подобно вертикальному урагану со скоростью сто метров в секунду. Дым и пыль состояли из разных частиц: побольше и поменьше, но и те и другие были достаточно легки, чтобы не сразу вернуться на матушку Гею. В некоторых местах после взрывов прошел дождь, вызванный столь глобальным вторжением в природные системы. Он был черного цвета, но не смог вымыть из воздуха составляющие, заброшенные выше обыкновенных облаков. И они полетели, ведомые сбитой с толку стихией ветров. Удар пришелся по Империи летом, а она, как известно, находилась практически на полюсе, и потому звезда Фиоль обильно обогревала ее своими лучами. Теперь свет звезды начал рассеиваться пылью и несколько терять энергию в этом процессе, дальше он сталкивался с составляющими невидимые доли миллиметра частицами дыма и быстро усваивался этими черными призраками-микробами. Но свет был ярок и смело пробивался дальше. Однако слой дыма простирался очень глубоко. Те, кто еще пытался тушить пожары внизу, теперь оказались в зоне непрерывной ночи. Дым же, хоть и не обладал разумом, был очень хитер: из-за неравномерного нагрева он приобрел положительную плавучесть и медленно устремился вверх, беря реванш над пылью. Здесь, в стратосфере, он начал, не торопясь, растекаться во все стороны. Он был действительно хитроумен, этот дым. На первый взгляд он уменьшил отражающую способность планеты, вечно раздражающую в былые времена сторонников солнечных электростанций, и стал усиленно поглощать длинноволновые излучения, но он не собирался делиться этим трофеем с несчастными людьми внизу, он даже не переизлучал в их сторону обычные инфракрасные волны. На поверхности суши стало холодать, и, хотя она локально согревалась подлетающими тактическими боеголовками, опоздавшими к началу пирушки, тем не менее день ото дня ее лето неминуемо превращалось в лютую зиму. Этот процесс медленно набирал обороты и через считаные дни скачком ускорился, когда земная поверхность достигла температуры ноля градусов: образовался лед, он отразил от поверхности те мизерные крохи тепла, составлявшие доли процента, которые с огромным трудом добирались до нее. Стало действительно холодно, может, и не намного холоднее, чем зимой, но растительный покров, по воле судьбы избежавший пожара, оказался не готов к этому катаклизму, хотя зеленые насаждения в своем эволюционном развитии на планете, входящей в сложную систему кратной звезды, повидали всякого. Однако это были северные, знакомые с зимой деревья и цветочки, и здесь еще оставалась надежда. Но дымопылевые фронты уже через две недели, продвигаясь на высотах, доступных не каждому реактивному самолету, пересекли экватор. Они порядком рассеялись и стали менее плотными, но, накрыв Мерактропию, большой экваториальный материк-уникум, вобрали в себя третью часть предназначенных ему фотонов. Местные растения, многие из которых умели ловить больших мух, однако не обладали элементарной способностью сбрасывать листья, стали погибать от переохлаждения и засухи. Ведь дымообразование нарушило привычное распределение осадков. Прибрежным участкам суши было легче, над ними разыгрались столкновения циклонов и антициклонов, и, несмотря на общее для всей планеты опускание слоя дождевых облаков, они тем не менее получили повышенную порцию воды с небес. Океан, обладая флегматичным характером, очень медленно реагировал на происходящие изменения, поэтому маленькие острова вообще не почувствовали никаких природных перемен, и прибрежные районы, в отличие от внутриконтинентальных участков, ощутили его благотворное влияние.
ТЕХНИЧЕСКИЙ СПИРТ
— Где майор? — поинтересовался Лумис у очередного встреченного офицера.
— Честно, без понятия, командор.
Судя по голосу, искаженному мембраной, разговаривал Лумис с вице-лейтенантом Праксом, хотя, возможно, это был и кто-то из менее знакомых ему офицеров. Сквозь защитную маску и выпуклый, пристроенный к щеке фильтр лицо встретившегося он, естественно, разобрать не мог. «Командором» Лумиса придумал называть Мероид, потому как надо ведь было к нему как-то обращаться окружающим и подчиненным — классово-ранговая система пока еще сохраняла свои позиции. Самого Мероида Лумис разыскивал уже с полчаса, и это было очень странно: вдруг бы сейчас произошел внезапный налет авиации? Он даже начал волноваться, не выкрала ли штурм-майора какая-нибудь спецгруппа, проникшая ночью на объект.
Глав-штурм-майор нашелся в своих личных апартаментах — в индивидуальном жилом убежище. Однако Лумису долго не открывали. Войдя и скинув покрытую изнутри потом «защиту», он сразу почувствовал неладное. В воздухе витал тяжелый, забытый запах. Сам главный стратег был в стельку. Некоторое время они молча смотрели друг на друга: Лумис дивился такому чуду, а майор делал опознание «свой-чужой», возможно, он некоторое время представлял себя боевым локатором наведения. Наконец глаза его сконцентрировались, совмещая диаграммы направленности: в них появилось понимание — объект оказался «своим». Рука Мероида, действуя методом активного самонаведения, пошарила под столом, вошла в контакт, сработал захватный механизм, и на свет божий появилась большая емкость, действительно большая, литров на пятнадцать. Все остальное было уже на столе: банка недоеденной консервированной икры мигри и пара надкусанных черствых деликатесов — крих-лепешек: майор явно вскрыл НЗ. Стакан тоже нашелся, настоящий красивый стакан из хрусталя Шарьяльского ущелья — он был так прозрачен, что Лумис заметил его, только когда Мероид стал наполнять стакан из своей канистры.
— Чокаться не будем, — произнес штурм-майор, подвигая Лумису емкость.
— А повод? — спросил Лумис, но майор уже опрокидывал свой стаканчик в собственные глубины.
— Или участвуй, — добавил он, краснея, как рак, — или проваливай. И закусывай, закусывай. — Сам он уже вооружился вилкой и теперь целился ею в консервы. Промахиваться командир совсекретного объекта не любил, поэтому целился долго.
Лумис глотнул залпом — внутри полыхнул лазер. Он спешно нащупал бутыль с водой, стоящую тут
