расходилась с этой группировкой, но так же, как все остальные в этом мире, он не ведал будущего во всей полноте, смутные образы отдельных явлений иногда мелькали перед ним, однако он не осознавал цельной картины. А калейдоскоп крутился.
СОННЫЕ ЛЕСА
Проходили дни, медленно тянулись ночи. Здесь, на экваторе, их смена происходила стремительно. Неба, солнца, обеих лун — красивой белой Странницы и зеленоватой приплюснутой Мятой, они, естественно, давно не видели. Просто страшная темнота леса, пробиваемая только светоусилителями на водительском пульте, внезапно сменялась зелеными сумерками. Сквозь многометровый слоеный пирог листвы даже свет Фиоль уподоблялся тусклому свечению красного гиганта Эрр, он снисходил сюда обессиленный и не мог создать даже слабую тень от предмета. За бесконечные часы путешествия они все стали несколько глуховаты: шум двигателей, заглушаемый резонансными противофазными глушителями, делал их неслышными только для внешнего наблюдателя, внутри же стоял непрерывный монотонный гул мотора и скрежет растираемых в опилки молодых деревьев. Машину трясло, подкидывало вверх, вниз и из стороны в сторону, толстые тысячелетние растения приходилось объезжать, их смог бы сдвинуть с места только авианосец. Труднее всего приходилось ведущему вездеходу он на всем ходу врубался в сплошную стену хвощей, буксовал отбрасывался назад и снова лез напролом. От непрерывных, внеплановых маневров идущий из него световод, связывающий со следующей машиной, постоянно рвался. Чинить такие мелочи было некогда, просто в обязанности водителя второй по очереди машины вошло не терять с впередиидущим визуальный контакт. Бронированный световод соединял всю группу в цепочку, он позволял иметь радио и даже телекомандную связь между всеми подвижными единицами «Железного кулака» и в то же время сохранять режим радиомолчания.
Связисты валились с ног, восстанавливая на редких остановках порванные узлы, и на чем свет стоит крыли умников из Министерства Науки. Останавливались редко, только на необходимый профилактический осмотр моторов и гусениц, да еще у переднего танка меняли сточенное лезвие виброножа.
Если отдыхающая смена водителя выпадала у Браста на дневное время, он часто поднимал верхний, командирский люк и, опершись на станковый огнемет, смотрел на джунгли. Люк поднимался очень удобно, в открытом положении прикрывая голову. Вокруг бронированного мостоукладчика стояла сплошная стена папоротников, эта зеленая мгла немного подрагивала от движения вездехода. Когда назойливость насекомых превышала предел терпения, Браст опускал на лицо подвязанную к шлему противомоскитную сетку. Почти сразу видимость пропадала, комары налипали на марлю сплошным, возможно, многоэтажным слоем, он стряхивал их перчаткой, но все повторялось вновь. Все эти подобия целесообразных действий в сочетании с малой подвижностью, ненормальным прерывистым сном, зудом в теле от невозможности помыться и даже нормально, без тряски, справить естественные потребности, постоянная вонь в жаркой кабине от смазок и присадок, окислителя, масла и бог знает чего еще очень быстро приводили к состоянию подавленности и безысходности. Казалось, это движение было и всегда будет, и пусть бы только это, с равномерной тряской и состоянием полудремы он уже смирился, но звенел в наушниках каркающий голос здоровяка — Варкиройта. Он с занудностью машины вел устные инструктажи об одном и том же: технике безопасности, дисциплине и прочем. «Солдаты, я еще раз напомню вам о том, что каждый из вас обязан знать, как свои пальцы. Водителю не реже одного раза в два часа проверять уровень и давление масла. Систему охлаждения прочищать на каждой длительной остановке Все личное оружие должно быть установлено на предохранитель». Затем шла еще пара страниц устного текста. Снять наушники было нельзя, полковник Варкиройт имел свой метод воспитания: в любой момент монолога мог последовать вопрос, обращенный к произвольно выбранному подчиненному, список он, видимо, держал перед глазами. В этом плане можно было позавидовать тем, кто в момент инструктажа сидел у руля, и экипажу радиоразведчика — они постоянно прослушивали эфир, и им по долгу службы нужно было держать уши открытыми только для внешнего мира. После инструктажа полковник обычно еще некоторое время просвещал подчиненных об агрессивности Республики Брашей и необходимости непрерывной, неусыпной, неутомимой, нержавеющей и еще много «не» бдительности.
Браст отхлебнул из фляжки протухлой, теплой воды. Он сидел, скрючившись в кресле управления раскладкой моста, слушая голос полковника вполуха. На коленях он держал альбом схем, открытый на странице девятнадцать. Надпись на нем гласила: «Секретность третей категории. Функциональная схема системы смазки. Узел А-5». Край листа пестрел отпечатками пальцев многих поколений секретчиков, долгие циклы проверявших его наличие. Отпечатков брашей не было. С другой стороны листа явно проглядывалось изображение женского полового органа, кто-то в процессе неусыпной учебы увековечил свои вожделения. Сама схема на этом фоне выглядела тускло. Зрачки Браста были направлены на альбом, но сетчатка не воспринимала никакого внешнего изображения, вот уже несколько минут как зрение его равнялось минус пяти диоптриям, он на некоторое время стал крайне близорук. Это являлось следствием его улетевших вдаль мыслей. Приевшийся голос Варкиройта ввел его в подобие транса. Браст видел свою Маарми, они находились в парке развлечений Пепермиды и катались в карете, запряженной большими насекомыми из Дрексии. Пальцы расслабились, и альбом начал съезжать с коленей, рука инстинктивно сжалась, зрение вернулось в норму, а Браст с небес.
— Как только у нашего шефа язык не отвалится? — спросил Пексман. — Ведь весь день болтает — и хоть бы что, а?
Вопрос не требовал ответа, но Браст на правах старшего по должности решил прервать диалог с ходу:
— Ты бы лучше за дорогой следил.
Он хотел добавить, чтобы ему не мешали заниматься служебными обязанностями, но сдержался.
ОСКОЛКИ СУДЕБ
Адмирал-инженер Дук Сутомо представлял собой аномалию, точнее аномалию представляла его военная биография, а еще точнее — карьера: он сделал ее сам, без всякой волосатой лапы вверху. И если в тяжелую военную годину это бывает относительно часто, хотя общая тенденция мало меняется и в такое время, то уж для мирного периода подготовки к будущим бойням — сие уникально вдвойне. Сам он никогда не говорил об этом: смазывая служебную лестницу по мере продвижения только собственным потом, он остался чистым идеалистом — так же, как в юности, он считал, что все и всегда зависит от личных усилий.
Он успел окончить филиал инженерно-морского военного корпуса Горманту в Гаххаре, городе, удаленном от моря на две тысячи километров, как раз двенадцать циклов назад, через шестьдесят суток после сброса в море большого десанта брашей — Великой Огненной Победы. Поэтому, хотя образование им. дали наспех, желая быстрее командировать в кровавое месиво, с прессованием учебной программы на цикл — да еще хорошо, что дали, раздавались голоса: «Зачем готовить инженеров по ремонту, когда корабли топят быстрее, чем используется ресурс надежности». Но кто-то настоял, так что они доучились. До моря от филиала было далековато, корабли они видели только в моделях, поэтому в последнем перед ними выпуске многие из сдавших экзамены морских офицеров впервые увидели океан перед своим первым боевым походом. Для многих он оказался и последним, ведь Империя желала не только добить уходящий вражеский десант, но еще и нанести урон чужому побережью. Эйфория победы, ничего не скажешь.
