Но стрелять им все-таки пришлось, и не только по зданию, но и по неаккуратно подлетевшей близко полицейской платформе.
СПОРНЫЕ ГОРОДА
Революционный Объединенный Штаб был крайне возбужден, обрадован и даже удивлен: столицу захватили полностью. Никто из руководства, в основном состоящего из главарей организаций, примкнувших к восстанию после его начала, не надеялся на столь быструю и полную тактическую победу. Городская полиция была почти вся уничтожена, лишь в отдельных местах небольшие полицейские отряды вели оборонительные бои, максимально экономя боеприпасы. Они ждали помощи. Но специальные войска подавления остановились на подходе к Пепермиде, хотя восставший город в первые двое суток практически ничего не мог им противопоставить. Нерешительность правительственных войск объяснялась несколькими причинами. Перво-наперво кое-какие силы в самой верхушке были рады еще более обострить ситуацию, надеясь использовать серьезный кризис для освобождения некоторых министерских кресел. Во-вторых, самое удобное для подхода к столице направление закрыл радиационный шлейф со взорванного в первый день восстания атомного завода. Специальные бронированные машины с личным составом, принявшим препараты, стимулирующие производительность кровяных телец, могли бы преодолеть это препятствие, но танковые части только начали свой ускоренный марш от побережья. Причины взрыва завода допускались самые разные, худший вариант предусматривал наличие у революционеров нейтронных мин, а это опять же заставляло подождать подхода танков и дальнобойной ствольной артиллерии. С севера к городу примыкало несколько пологих возвышенностей, плавно переходящих в цепочки невысоких гор. Возможный удар с этого направления тоже предусматривал предварительное передвижение войск, и опять-таки местность затрудняла действия танков. Юг и юго-запад столицы защищал многоводный Рар. Два гигантских моста, соединяющих берега, были слишком ценными сооружениями. Не стоило пускать на них военную технику, потому что Штаб Объединенных Революционных Армий предупредил по радио об их минировании и ликвидации в случае чего.. Это могло быть блефом, но рисковать не стоило. Оставалась только восточная, не защищенная естественными преградами окраина столицы. Но и с этой, и с северной стороны мосты и город прикрыло живое препятствие. Пройти сквозь него со стрельбой и на полном ходу можно было бы, только переступив моральный барьер, это все-таки была своя территория, и люди на ней были свои — эйрарбаки.
Не привыкшие к пассивной тактике гвардейские части начали лениво окапываться, поглядывая на это самое препятствие — неиссякаемый поток беженцев. Генералы не торопились, их задача была освободить город, а не превращать его в развалины. Горячие головы вымирающего племени авиаторов, желающих любой ценой получить медали, быстренько охладили, ограничив их стремления десятью патрульными дирижаблями разведки, У кого работы, как всегда, хватало через край, так это у «патриотической полиции». Пять тысяч специалистов, пригнанных из периферии, во все глаза выискивали среди беженцев дезертиров из собственного министерства. Маршал информации и пропаганды через передвижную телевизионную станцию обратился к восставшим и предложил капитулировать, выдав своих главарей, однако ответа не получил. Его выступление уже через три часа после начала было подавлено введенной в строй столичной радиотелевизионной мощью, находящейся в руках повстанцев. Штаб Объединенных Революционных Армий призвал армию, флот, авиацию и мирное население перейти на сторону народа. Вот тогда генералы запаниковали.
У консервированной рыбы не было вкуса, запаха тоже, однако Лумис жевал не торопясь, еще со времен юности он знал цену пище, и еще он знал: в осажденном городе эта цена будет расти при любых начальных условиях. Посему он скрупулезно работал вилкой из дерева под названием липон,очень дорогого дерева. Кто-то из подчиненных приволок целый набор аристократической посуды, в том числе эту вилку. Была она украдена или подобрана в горящем доме, не имело значения, с момента начала войны с правительством мораль изменилась. Она стала очень пластична, эта мораль. За последние считаные дни Лумис лично убил или искалечил, а это в условиях военной медицины равнозначно, несколько десятков человек, больше, чем за три предыдущих цикла. Совесть возмущалась по этому поводу, но логика войны считала происходящее моральным. Мораль мирного времени не допускала убийства, считая его преступлением, но тот, кто в условиях боя действовал по законам этой морали, — погибал. Лумис знал, что переключатель морали имеет еще несколько диапазонов в обоих направлениях, то есть к высшему гуманизму и к людоедству. Этот переключатель срабатывал от изменений в окружающем мире. Лумис радовался, что судьба пока что берегла его от чрезмерных потрясений. На своем веку он знал несколько людей, у которых переключатель морали щелкал произвольно, от внутренних импульсов. Такие искренне недоумевали, попадая в камеру смертников за убийство случайного, не так посмотревшего прохожего либо, напротив, с удивлением ощущали в спине лезвие ножа помилованного противника.
Лумис сидел в комнате на четырнадцатом этаже, можно сказать, в самом основании километрового стекломильметолового колосса, рассчитанного на обитание пятидесяти тысяч людей. Это была уникальная, существующая только в пятнадцати экземплярах исполинская колонна, воздвигнутая в период расцвета Империи. Сейчас казалось невероятным, что с того момента минуло не больше пятидесяти циклов — одна, средней длительности, человеческая жизнь, если не резать ее жизненную линию намеренно. Многомиллионнотонная скрученная спираль имела имя — «Восточная Башня», она отличалась от всех своих сестер-близняшек только золотистой расцветкой.
Вот уже два часа Лумис готовил ее уничтожение. В задачу его группы входила очистка здания от людей и прикрытие техников, устанавливающих заряды. Последние, по его расчетам, могли спокойно спать, по крайней мере, до вечера. Энергетический блок этого микрогорода не функционировал, лифты стояли, и только кое-где мерцало аварийное освещение коридоров. Под начальством Лумиса было триста человек, из них половина — не обученные стрельбе ребята. Больше всего Лумис боялся напороться на засаду «белых касок» в очередном лестничном пролете. Несколько опытных, вооруженных гранатами полицейских могли бы за каждый пройденный этаж брать с них мзду: десять человек убитыми. Он не мог этого позволить, потому что этажей было и так вдвое больше, чем его ребят. То, что в этом здании трое суток назад уже прошла серия боев, ни о чем не говорило; кто мог помешать какому-нибудь отряду гвардейцев, просочившемуся ночью в черту города, закрепиться в одном из завитков ракушкообразной спирали. Баллади взял с Лумиса слово, что он не полезет в пекло лично, а будет осуществлять только общее руководство по радио. Лумис пошел на это в обмен на использование трофейного грузового дирижабля для заброски половины группы на крышу.
Лумис доел паек, отхлебнул из термоса и щелкнул клавишей передатчика:
— Что у тебя, Фейн?
Прошел сороковой уровень. Все тихо.
— Люди есть?
— В коридорах не видно, а в квартиры мы пока не суемся.
Продолжай подъем. Пока не доберешься до сотого, я не буду объявлять эвакуацию здания.
Лумис переключил частоту передатчика и развернулся во вращающемся кресле к окну. На этой высоте городских джунглей вид внешнего пространства не представлял собой ничего интересного.
— Карбан, что у тебя?
— Все в норме, начальник, — отозвался динамик. — Внутренняя связь исправна. Текст обращения готов.
— Ну, прочти, послушаем.
«Всем жителям „Восточной Башни“! Здание заминировано! Приказываю покинуть квартиры. Лицам, имеющим оружие, выходить с поднятыми руками». Ну, как — весело?
— Весело. Жди указаний.
Штурм столицы начался с двух направлений без всякой артиллерийской подготовки. Вначале произошел ввод тяжелой техники с юго-востока со стороны долины, покрытой пологими холмами.
