быть!
— Поспи, — сказала Сона и, ласково коснувшись губами, поцеловала его плечо. — Завтра опять пойдем гулять, да?
Назавтра все было как обычно: пустой утренний взгляд, молчание, опущенные плечи… Но Юра уже не мог забыть этой ночи, этого мученья и неожиданной надежды — он не хотел этого забывать!
К концу месяца, к концу его отпуска мало что изменилось в ней; да и в нем, пожалуй, тоже.
Правда, ночами он больше не чувствовал того бессильного отчаяния, которое охватило его во время их первой близости. Все было почти нормально, если не считать Сониной неподвижности, холодности, с которой Юра ничего поделать не мог. Но его по-прежнему необъяснимо возбуждала ее холодность, ее недоступность даже в те минуты, когда она полностью ему принадлежала, когда он вздрагивал на ней, в ней, и шептал что-то страстное, самозабвенное…
Глава 14
Однажды Юра вернулся с работы за полночь, хотя дежурства у него не было. В общем-то в этом не было ничего удивительного: иногда без всякого дежурства приходилось задерживаться, не уйдешь же от операционного стола. И ночные вызовы на работу случались. Юра даже гордился потихоньку, что и его уже вызывают ночью…
Он тихо открыл входную дверь. В квартире было темно, и он был уверен, что Сона спит. По тому, как в коридоре потянуло сквозняком, Юра понял, что открыто окно на кухне.
Не раздеваясь, не открывая кухонной двери, он заглянул туда сквозь прозрачное дверное стекло.
Окно было открыто, Сона смотрела вниз, перегнувшись через подоконник. Ему вдруг стало страшно: таким тревожным напряжением веяло ото всей ее темной фигуры…
Юра быстро распахнул кухонную дверь, и только тогда Сона услышала, что он уже дома.
— Ты не спишь? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Окна темные, я подумал…
— Как уснешь? — спросила Сона, и Юра с удивлением расслышал в ее голосе слезы. — Тебя нет и нет, как усну?
Тут только он сообразил, что не позвонил ей, не предупредил, что придет поздно, как предупреждал раньше. Но она всегда так равнодушно отвечала на его звонки, всегда только повторяла «да, да», когда он объяснял, почему задерживается… Отчего же вдруг?
— Соночка, извини, я просто забыл! — сказал Юра покаянным тоном. — Забегался, закрутился — и забыл. Женщину привезли с черепно-мозговой, уже часов в восемь, я Светонину ассистировал. Ну ты же сама все у нас видела, представляешь…
Сона по-прежнему стояла у подоконника, молча глядя на него. Ее глаза смотрели так пронзительно, что Юра не знал, куда отвести взгляд.
— Виноват, больше не повторится! — сказал он шутливым «армейским» тоном.
Сона вдруг качнулась, оторвалась от подоконника, сделала два шага через маленькую кухоньку. Спустя мгновенье Юра почувствовал, что ее руки ложатся ему на плечи, обхватывают шею, что она прижимается щекой к его груди и всхлипывает — так просто, так ясно всхлипывает, как ребенок! Совсем не так, как плакала раньше: беззвучно, не закрывая испепеляющих глаз…
Он замер, прислушиваясь к ее всхлипам, обнимая ее вздрагивающие плечи. Сонины волосы пахли нежно и беззащитно — тоже как у ребенка.
— Господи, а я подумала… — сквозь слезы выговорила она. — Я уже подумала, что с тобой случилось… Я уже была уверена, у меня же не осталось никаких чувств, только страх… Я так боялась, так представляла все время, что с тобой могло случиться! Улица, машины, бандиты…
Юра остолбенел, не в силах поверить, что это она говорит, ему говорит, его обнимает, судорожно прижимается к его груди!
— Милая, я… — задохнувшись, выговорил он. — Я только…
С тобой ничего не случилось, да? — Она разомкнула руки, подняла глаза, как будто не верила ни глазам своим, ни рукам. — Ты просто задержался?
— Ну конечно! — Юра перевел дыхание. — Вот я кретин, как можно было забыть…
И вдруг Сона засмеялась! Слезы еще стояли в ее глазах, а она смеялась нежным, грудным своим смехом, от которого все переворачивалось у него внутри.
— Юра, а я знаю, что ты сейчас думаешь! Зачем я женился, да? — сквозь смех произнесла она. — Теперь надо перед ней отчитываться, даже нельзя будет, если захочется, пойти к любовнице, потому что жена караулит в окне!
Юре стало так легко, что он сам себе не поверил: неужели это его охватила такая легкость — вот здесь, в четырех этих стенах, и с Соной?
— Бедные мои любовницы! — сказал он. — Как-то они останутся без меня? Нет, я, знаешь, пожалуй, буду ходить по любовницам! Только чтобы еще раз это увидеть — как ты меня караулишь в окне…
Сона смотрела на него глазами, полными слез, — но совсем другими, незнакомыми глазами. Они блестели, переливались в лучах фонарного света, падающего из окна, и чувство, стоящее в них, было так же просто, как ее всхлипы у него на груди, как запах ее волос.
В ее глазах стояла простая радость — оттого, что с ним ничего не случилось, что он здесь, что его можно обнять, прижаться к нему… Она не говорила этого вслух, но Юра читал в ее глазах яснее, чем могли сказать слова.
Сона тряхнула головой, слезы беспечно сверкнули в лучах фонаря и исчезли.
— Тогда давай с тобой выпьем! — сказала она. — За то, что ничего не случилось!
Давай, — засмеялся Юра. — А что, хорошая идея: каждый вечер выпивать за то, что ничего не случилось! Представляешь, с каким приятным чувством мы встретим алкоголизм? Только подожди уж, — сказал он, вставая. — Я схожу за бутылкой.
— Куда? — удивилась Сона.
— Да к таксистам, куда ж еще. Власти-то муниципальные не предусмотрели, что народ среди ночи вздумает выпивать за то, что ничего не случилось.
— Э-э, Юра, разве я сказала: сходи за бутылкой? — хитро покачала она головой. — Я сказала, давай выпьем, да?
Сона привстала на цыпочки и открыла дверцу антресолей.
— О! — удивился Юра, увидев у нее в руках знакомую бутылку «Смирновской». — А я-то думал, куда она делась! А почему темная такая? — заметил он, несмотря на то что свет по-прежнему был выключен.
— А я ее настояла, — объяснила Сона. — На ореховых перегородках.
— На орехах? — уточнил Юра.
— Нет, на перегородках, армянский рецепт. Говорят, получается очень мягкая водка. Валентин Юрьевич сегодня заходил и попробовал, ему очень понравилось. Попробуешь?
— А то! — хмыкнул Юра. — Все радости дома, даже к таксистам идти не надо.
Водка действительно оказалась мягкой. Впрочем, Юра выпил бы сейчас даже стеклоочиститель, если бы Сона так же радовалась этому, как радовалась тому, что он пьет водку на ореховых перегородках. Да ему и вовсе не хотелось пить.
— Да-а, хо-о-роша-а армянская кухня! — прижмурившись, произнес он, отставляя пустую рюмку.
Сона засмеялась.
— Разве это кухня? — сказала она. — Это же водка. Я приготовлю что-нибудь из армянской кухни, тогда ты увидишь! Правда, я не очень хорошо готовлю, но долму все-таки умею. Только надо будет купить виноградных листьев. Их в банки закручивают осенью, и они хранятся, а может, уже привезли свежие… Я
