«В летаргии он, что ли? — удивилась Полина. — Или ушел куда?»
Она подошла к закрытой двери комнаты, постояла под нею минуты три, прислушиваясь. Из комнаты не доносилось ни звука.
И вдруг она услышала такой отчетливый стон, что настежь распахнула дверь, мгновенно забыв, что надо хотя бы для приличия постучаться.
Георгий лежал на кровати, глаза у него были открыты, и он смотрел куда-то Полине за спину.
— Что ты? — испуганно спросила она, оглядываясь: у него был такой взгляд, словно у неё за плечами стоял призрак. — Это ты стонал?
Как будто в квартире был ещё кто-нибудь!
Он не ответил — закрыл глаза. И вдруг заскрипел зубами так жутко, что Полину пробрала дрожь и ей захотелось выскочить из комнаты.
Но не могла же она и вправду выскочить, когда с живым человеком происходит что-то… неживое!
Она подошла к кровати, присела на край. Георгий не пошевелился и глаза не открыл.
— Что с тобой? — повторила она.
Он был укрыт до подбородка, голова лежала на подушке тяжело и неподвижно. Полина прикоснулась ладонью к его лбу и чуть не отдернула руку. Лоб горел так, что ей показалось, он сейчас зашипит, как железная дверца топящейся печки.
Георгий опять открыл глаза — может быть, почувствовал прикосновение.
— Ты заболел? — спросила Полина, вглядываясь в его лицо и со страхом понимая, что он смотрит в упор, но её не видит. — Ты простудился, что ли?
«От чего он мог простудиться, он и на улицу-то не выходит!» — мелькнуло у неё в голове.
Но рассуждать, отчего да почему, было явно не ко времени. Правда, что делать, когда перед тобой лежит человек без сознания, смотрит при этом невидящими глазами и весь горит, Полина не знала. Зато она точно знала, что в гарсоньерке нет никаких лекарств, даже обыкновенного аспирина. А зачем бы она стала держать здесь лекарства?
Она хотела вскочить, чтобы бежать в родительскую квартиру за аспирином, но тут Георгий резко, словно для удара, выбросил из-под одеяла правую руку и схватил за руку её. Полина невольно вскрикнула — так сильно он сдавил её ладонь — но он не обратил на её вскрик внимания. Скорее всего, просто не услышал никакого вскрика, как пять минут назад не слышал звона посуды на кухне.
— Что ты, Егор, да что же с тобой?! — растерянно повторила Полина, ненавидя себя за этот идиотский возглас.
Вот когда пригодились занятия мозаикой! Георгий сжимал её руку так, что, наверное, раздавил бы, если бы она не натренировала кисть, возясь с кусачками и плитками; её ладонь совсем исчезла в его огромной ладони.
— Ты отпусти меня, отпусти, я за лекарством сбегаю, — попросила она. Тут взгляд её упал на его открытый чемодан, стоящий у кровати, и она радостно воскликнула: — Смотри, у тебя же самогон ещё есть, я тебя сейчас самогоном разотру! Ну, Егор, очнись же ты, пусти же!
Он не очнулся, но по всему его телу вдруг прошла крупная дрожь — Полине показалось, что даже не дрожь, а судорога, — и голова стала мотаться по подушке с какой-то жуткой монотонностью. Глаза у него так и не закрывались, он стонал, скрипел зубами, сжимал Полинину руку…
— Ты умираешь, да? — столбенея от ужаса, воскликнула она. — Егорушка, ты что, умираешь?!
Он вдруг резко сел на кровати. Полина свалилась бы на пол, если бы он отпустил её руку.
— Саша! — громко, лихорадочно произнес он. — Саша, это ты, ты?!
— Какая ещё Саша? — пробормотала Полина и, немедленно придя в себя, сердито скомандовала: — Ну-ка, ложись давай! И пусти руку, сломаешь. Надо самогоном растереться, а то невзначай и правда помрешь.
Непохоже было, чтобы он её услышал, но руку отпустил и снова упал на подушку.
Полина зубами выдернула пробку из бутылки, поискала глазами, на что бы налить абрикосовку, ничего не нашла, налила её себе на сложенную лодочкой ладонь и снова положила руку Георгию на лоб. Абрикосовка потекла по его лицу, Полина накрыла другой рукой его глаза, чтобы в них не попал самогон, — в общем, толку от её действий было не много, и она это прекрасно понимала.
Георгий снова открыл глаза, заскрипел зубами, и судорога снова прошла по его телу. Не зная, что делать с этой пугающей судорогой, Полина схватила его за плечи, безуспешно пытаясь удержать все его огромное, ему самому сейчас неподвластное тело. Это, конечно, ни к чему не привело, судорога не прекратилась. Чуть не плача от отчаяния и от сознания своей беспомощности, Полина отпустила его.
И тут же увидела, что правая рука у неё в крови. Это было так неожиданно, что она даже не поняла, в чем дело, и, откинув одеяло, попыталась получше разглядеть его плечо.
«Там что-то острое лежало, что ли, я его уколола?!» — мелькнула идиотская мысль.
Ничего острого она, конечно, не обнаружила, но зато увидела, что все плечо у Георгия тоже в крови. Он спал в футболке, той самой, разорванной по шву, поэтому она не сразу заметила кровь на темной ткани. А теперь — наверное, оттого что она надавила на его плечо, — кровяное пятно расплывалось уже и по одеялу, и по простыне…
Полина почувствовала, что зубы у неё выбивают мелкую дробь.
«Точно умрет, сейчас умрет!» — подумала она и растерянно огляделась, словно откуда-нибудь из окна или из угла мог появиться человек, который разрешил бы эту жуткую и совершенно неожиданную ситуацию.
И тут же она подумала о единственном человеке, к которому могла броситься в этой ситуации. К которому она бросилась бы в любой ситуации…
Юрин телефон всплыл в её памяти сам собою, как надпись «мене, текел, фарес» на стене во время Валтасарова пира. Правда, тому было и внятное объяснение: вчера она виделась с братом у родителей и знала, что сегодня он дежурит в отряде спасателей. А их телефон после той истории с ключами Полина на всякий случай запомнила.
Экипаж, в котором работал Юра, оказался на выезде. Но, наверное, перепуганный Полинин голос звучал убедительно: дежурный продиктовал сестре Юрия Валентиновича номер мобильного телефона командира экипажа, и уже через пять минут она, сбиваясь и глотая слова, объясняла брату ситуацию.
— Успокойся, мадемуазель Полин, — сказал Юра. Его голос звучал при этом действительно совершенно спокойно, и Полине стало стыдно, что она ведет себя как малолетняя дура. — Давно кровотечение началось?
— Я не знаю, Юр, — пробормотала она. — Он застонал, я услышала, зашла, а тут кровь… И бредит он, весь горит, мечется… Юр, что делать?!
— Постарайся остановить кровотечение, — ответил он.
— Как же его остановишь? — шмыгнула носом Полина.
— Бинты есть у тебя? Или вата?
— Откуда, Юр! — воскликнула она. — У меня тут что, госпиталь? Может, «Скорую» вызвать?
— Не надо, — ответил он.
— Почему не надо? — удивилась Полина.
— Не надо «Скорую», — жестко повторил Юра.
Она никогда не слышала, чтобы у него был такой суровый, такой ледяной голос. И вдруг как-то очень отчетливо, явственно поняла, что именно так он разговаривает в той своей неведомой жизни, которая связана со Склифом, с отрядом спасателей, с Чечней… Ей даже не по себе стало, когда она представила все это.
— Возьми простыню, пододеяльник — все, что есть, — и прижми к ране, — словно догадавшись, что она чувствует сейчас, уже мягче сказал Юра. — И никого не вызывай, я сам приеду. Дверь-то хоть открывается у тебя?
Полина поняла, что он улыбнулся — наверное, вспомнил новогоднюю историю с ключами.
— Открывается, — вздохнула она. — Он замок поменял.
Юра не сказал, издалека ли ему придется ехать, но Полине показалось, что звонок в дверь раздался просто мгновенно. Хотя, скорее всего, это ей вот именно показалось. Все время до приезда брата
