его вместе с тем держать? Заразит того, ты будешь отвечать, да? За того мне Руслан голову отрежет.
— Ну, как хочешь! Магомед сказал — я тебе его привел. Что хочешь, то с ним и делай, хоть живого закопай.
«Вот и договорились», — вяло подумал Георгий, наконец проваливаясь в пустоту.
Сначала он увидел белый потолок — такой чистый, будто его побелили только что и ни одна пылинка не успела сесть на эту яркую, до голубизны, побелку.
«Я умер? — медленно, удивленно подумал Георгий. — И где я?»
Сознание возвращалось к нему как-то натужно, словно бы со скрипом, и так же натужно он начинал соображать, что загробная жизнь не может быть так реальна, как этот потолок со следами свежей побелки.
Он попытался привстать, чтобы оглядеться, но привстать не смог и лишь повернул голову.
Чистым оказался не только потолок, но и вся комната — маленькая, с белыми же стенами. В противоположном углу стояла ещё одна кровать, на ней лежал, отвернувшись, какой-то человек. Вдруг он зашевелился, и Георгий сразу закрыл глаза. Голова кружилась, он не мог сообразить, где находится, и поэтому не хотел никого видеть.
Слух у него за последние месяцы, проведенные в основном в темноте, обострился до предела, поэтому он и не глядя понимал, что происходит в комнате. Вот человек встал с кровати, подошел к нему, постоял, вздохнул, пошел куда-то в сторону — ага, к двери — начал стучать.
Через минуту лязгнул засов и дверь, скрипнув, открылась.
— Что опять? — раздался низкий мужской голос.
— Укол пора делать, — ответил другой голос, совсем молодой.
— Ты как доктор стал, — хмыкнул первый. — Вообще как медсестра! Зачем ему укол, он все равно не выживет.
— Не твое дело, — сердито ответил второй. — Кто за уколы платит, ты, что ли?
— Нехорошо, Саша, такой молодой, а такой корыстный, — засмеялся мужчина. — Жизнь за деньги не купишь.
— Да что ты говоришь? — усмехнулся молодой. — Так, может, сказать отцу, чтоб не покупал?
— Можешь сказать, — буркнул низкоголосый. — Только тогда не обижайся, что мы тебя убьем.
— Не убьете, не убьете. — Кажется, молодой улыбнулся. — Бескорыстные вы мои! Ладно, Малик, хватит философствовать, тащи шприц.
Георгий удивился повелительности интонаций, которые звучали в этом молодом голосе. За время плена он успел хорошо усвоить несложные правила, которых невозможно было не придерживаться, и первым из этих правил было: не злить охрану. Похоже, что Малик был именно охранником, а этот, второй… Кем был второй, говоривший с охранником тоном наследного принца, это было непонятно.
Пока охранник закрывал дверь, потом открывал её снова — наверное, передавал шприц, — Георгий осторожно приоткрыл глаза.
И увидел светловолосого парня, склонившегося над ним.
— Ну, наконец-то! — весело сказал тот. — Я уж думал, и правда не выживешь, а ты молодец.
— Ты кто? — с трудом выговорил Георгий; голос возвращался медленнее, чем сознание.
— Я-то Саша, — ответил парень, — а вот ты кто?
— Никто, — пробормотал Георгий и тут же закашлялся.
Он совсем не хотел обидеть этого неожиданного человека — просто вдруг понял, что не может вспомнить свое имя…
— Как Одиссей, — засмеялся Саша. — Да ты не бойся, я же не Полифем!
— Я не боюсь.
Его невозможно было бояться. Он смотрел прямо и спокойно, глаза у него были совсем светлые, близко поставленные, и все лицо было отмечено каким-то ясным, доброжелательным вниманием.
— Ты можешь на бок повернуться? — спросил Саша. — А то в ногу неудобно колоть, а я и совсем не умею, наставил тебе синяков… Повернись, а?
Георгий перевернулся на бок — с трудом, но вместе с тем с каким-то непонятным облегчением.
— Очень больно получается? — спросил Саша. Укол он сделал совсем не больно, а может, Георгий просто разучился реагировать на такие мелочи. — Я вообще боялся — читал, что можно случайно пузырек воздуха ввести, и все, смерть.
— Это если в вену, — сказал Георгий, снова ложась на спину. — И совсем не больно, спасибо тебе.
— Не за что. — Саша улыбнулся. — Хорошо, что ты не умер.
— Ты думаешь, хорошо?
Георгий тоже невольно улыбнулся, глядя в эти светлые глаза.
— Конечно, — убежденно ответил Саша. — По-моему, жизнь все-таки должна быть длиннее, чем горе.
Глава 6
К тому времени, когда Георгий проснулся, Полина уже успела сбегать в магазин за лимоном и к родителям — за съедобной едой. Сама она питалась у них, поэтому в холодильнике гарсоньерки, кроме Георгиевой колбасы, вообще ничего не нашлось, а колбаса явно была неподходящей пищей для больного.
Она ждала, когда он проснется, и прислушивалась к шорохам в комнате, и даже дверь не закрывала, но все-таки пропустила этот момент и чуть не вскрикнула, когда он появился на пороге кухни — такой огромный, что закрыл собою весь дверной проем.
— Напугал тебя, да? — спросил Георгий. Он стоял, прислонившись к притолоке, и видно было, что у него кружится голова: взгляд был какой-то ошеломленный. — Это ты меня перевязала?
— От меня как раз дождешься! — хмыкнула Полина. — Это я Юрку вызвала, брата. Я и перевязывать не умею, и, тем более, крови боюсь.
— Полин, ты прости меня… — Взгляд у Георгия был не только ошеломленный, но и расстроенный, и она вдруг поняла, что впервые в глазах у него светится хоть какое-то чувство. Кстати, ей наконец удалось разглядеть, какого они цвета: светло-карего. — Это, понимаешь, как-то очень уж быстро случилось. Просыпаюсь, чувствую, плечо горит, голова плывет, хотел встать — и все, отключился. Сейчас смотрю: лежу перевязанный, постель в пятнах, покрывало, я в ванную заглядывал, тоже все в крови… Прости, а?
— Далось тебе это покрывало! — рассердилась Полина. — Ты для того встал, чтобы насчет покрывала поубиваться?
— Чтобы перед тобой извиниться.
— Тогда ложись обратно, — скомандовала Полина. — Извиняться и лежа можно.
Ей было смешно, что он, такой огромный, так безропотно слушается её, такую вовсе не огромную — ей казалось, что даже если она подпрыгнет, то не достанет рукой до его макушки. А может, просто ей было весело оттого, что он наконец пришел в себя, хотя его ещё водит от стенки к стенке, когда он идет из кухни в комнату.
— Юрка велел тебе чай с лимоном дать, — сказала Полина, садясь на ореховое креслице, которое она подтащила к кровати. — Но, может, ты сначала поешь?
— Как скажешь. — Он все-таки смотрел смущенно: наверное, продолжал расстраиваться из-за покрывала и из-за всего произошедшего беспокойства. — Только я вообще-то не очень хочу…
— Но хотя бы бульон надо выпить. Через «не хочу», — с важным видом заявила она; Георгий еле заметно улыбнулся. — Это мама сказала, а она в таких делах разбирается. Ты не думай, бульон не из кубика, мама же не я, кубики не признает.
