она прижимала к плечу Георгия скомканную простыню вместе с пестрым перуанским покрывалом и боялась отнять их, потому что ей казалось, что, как только она это сделает, кровь хлынет ручьем.
Юра вошел в гарсоньерку вместе с невысоким коренастым мужичком в синем спасательском комбинезоне. Тот сразу подмигнул Полине и спросил:
— Испугалась, рыжая?
Полина вспомнила, что про этого мужичка брат рассказывал много. Они работали вместе ещё со времен армянского землетрясения, и Юра называл его гением здравого смысла. Звали его смешно — Борис Годунов; он был командиром отряда спасателей.
— Ух ты, духан у вас какой! — принюхавшись, восхитился Годунов. — Самогон пили, что ли?
— Я его растирала, — объяснила Полина. — Думала, он простудился…
Юра бросил на пол окровавленную простыню вместе с перуанским покрывалом и разрезал ножницами, которые достал из металлического чемодана, Георгиеву футболку.
— Так и есть, огнестрел, — хмыкнул он. — А ты «Скорую» хотела вызывать! Они же сразу милиции обязаны сообщать, и как бы ты стала объясняться? Боря, подержи-ка его, — сказал он. — И язык ему подержи, а то мало ли…
— Смотри-ка, и этот рыжий, — удивился Годунов, становясь рядом с Юрой. — А говорят, двое рыжих под одной крышей не живут!
Пока они что-то делали вдвоем над Георгием, Полина стояла у них за спинами и грызла прядь волос так яростно, что то и дело приходилось сплевывать. Она забыла даже, что вообще-то боится вида крови, и наблюдала за тем, как Юра обрабатывает рану, накладывает тампоны с вонючим лекарством, бинтует… Непонятно было, больно ли Георгию. Он вздрагивал, но словно не от боли, а так, как и прежде, судорожно, и голова его так же моталась по подушке.
Впрочем, он успокоился, обмяк и, кажется, наконец уснул почти сразу после того, как Юра сделал укол.
— Все, рыжая, — сказал Годунов. — Видишь, братец у тебя Айболит какой.
— Полина, тебе здесь оставаться нельзя, — тем же незнакомым, жестким тоном сказал Юра, когда они вышли на кухню.
— Почему это? — удивилась она.
— Она ещё спрашивает! — рассердился Юра. — Ты что, совсем ничего не соображаешь? Может, он бандит, с зоны сбежал! Здоровенный детина с огнестрельным ранением, никого рядом… Да он тебя одним пальцем прихлопнет, если захочет! Где он был полгода, кто он такой вообще, это ты хотя бы знаешь?
— Откуда? — пожала плечами Полина. — Зовут Турчин Георгий Иванович, я его паспорт видела, когда квартирами с ним менялась. Сашу какую-то звал, — вспомнила она.
— Почему какую-то? — пожал плечами Юра. — Может, какого-то.
— Да на педика не похож вроде, — сказала Полина. — С чего бы — какого-то? Руку мне так сдавил, что чуть не сломал.
— Вот именно… Нет, это только ты можешь, черт знает с кем в одной квартире жить! — сердито сказал Юра. — Вечно у тебя все…
— Юр, а откуда у него огнестрельное ранение? — дипломатично не комментируя это высказывание, перебила Полина. — Он только в магазин выходил, да и то всего два раза, за едой и за замком.
— Это не теперешнее, — нехотя объяснил Юра. — Полугодовалой примерно давности, открылось просто. Но все равно, — решительно сказал он, — здесь тебе делать нечего.
Но уж на этот его тон она не поддалась. Еще не хватало!
— Да ладно! — Полина сморщилась, как будто съела лимон. — Тоже мне, нашел людоеда. Смотри, лежит смирненько, младенец младенцем. Ну Юр, надо же и совесть все-таки иметь. Живой человек, без сознания… — Она отлично знала, какой аргумент может показаться убедительным её брату, и добавила: — Он мне, между прочим, ничего плохого не сделал. Наоборот, пустил, можно сказать, под крылышко.
— Хорошее крылышко, с дыркой от пули-то, — хмыкнул Юра. — Я же говорю, раздавит и не заметит.
— Не раздавит, — отмахнулась Полина. — Ты мне лучше скажи, что с ним делать, когда проснется? И почему он дергался так? Я, знаешь, подумала, он умирает. — Она вздрогнула, вспомнив это.
— Реакция у него такая на гипертермию, — объяснил Юра. — На температуру то есть. Ну, организм ослаблен — видишь, губы все в трещинах — вот и реакция. Ваньке прививки поздно сделали, с ним такое же было. Тоже сознание потерял, судороги начались. Женя до смерти перепугалась, — улыбнулся он. — Говорит, Ваньку на руки схватила, выскочила на улицу, орала так, что со всех дач народ сбежался.
— Даже Женя? — удивилась Полина. — Ну, мне тогда сам Бог велел поорать. Правда, такого младенчика на руки не схватишь… Ладно, Юр, — решительно заключила она, — говори, что ему давать — лекарство там какое-нибудь… И не волнуйся, меня без пуда соли не съешь, ты же знаешь.
— Ты его самогончиком разотри, — подал голос Годунов. — Изнутри только, а то на пол лить — это, знаешь, роскошь излишняя.
— Не слушай его, — сказал Юра. — Никаким не самогончиком. Дай чаю с лимоном, и побольше, а я отдежурю и вечером зайду. Ему антибиотики надо поколоть, да и вообще… Надо же все-таки разобраться, кто он и что он.
— Правильно, — обрадовался Годунов. — Самогончик я лучше с собой прихвачу, небось не обидится болезный-то. Ишь, духовитый какой самогон, прям как в саду под деревцем выпиваешь!
Дверь за ними закрылась. Полина вернулась в комнату.
Георгий лежал неподвижно, и вид у него был хотя и не жизнерадостный, но все-таки не такой жуткий, как полчаса назад. Лицо серое, губы и правда в глубоких трещинах, тени под глазами потемнели ещё больше… Но дышит ровно, не мечется, уже хорошо.
Полина положила руку ему на лоб и почувствовала, что температуры тоже больше нет, или, по крайней мере, она не такая высокая, как раньше. Зато лоб был мокрый от пота, а когда она откинула одеяло, то оказалось, что и весь он мокрый, как будто его облили водой. Надо было бы перестелить постель, но Полина не представляла, как это сделать, — как приподнять его или перевернуть, такого огромного. Да она и боялась его переворачивать: вдруг опять пойдет кровь?
Она достала из шкафа чистое полотенце и стала осторожно вытирать Георгию шею, грудь, живот… Вдруг он вздохнул — даже не вздохнул, а, ей показалось, всхлипнул, горестно и как-то жалобно. Полина быстро наклонилась к нему и тихо спросила:
— Что, Егорушка?
Он, конечно, не ответил. Она провела ладонью по его щеке, и он вдруг повернул голову — так, что её ладонь оказалась у него под щекой, — и потерся щекой о её ладонь…
«Он же спит, — подумала Полина. — Просто спит, ничего не соображает, что делает… Что ему снится, интересно?»
Но руку она не отняла и сидела на краю кровати, боясь пошевелиться, чтобы его не потревожить.
Глава 5
Камеру у него отобрали сразу же, как только боевики вырвались за пределы села и за пределы шквального огня, который, впрочем, оказался не настолько шквальным, чтобы им не удалось уйти.
Да камера все равно уже была бесполезна. Кассета в ней кончилась ещё в сарае, когда Георгий через окошко снимал последние кадры идущего на улице боя.
Он не сразу решился включить камеру: в голове раскаленным гвоздем сидела мысль о том, что сейчас он будет снимать свои последние минуты. И даже минуты после своих последних минут — он уже будет лежать мертвый, как Валера, а камера ещё будет работать у него в руках… Он представлял себе это так ясно, как будто это уже произошло, и долго не решался включить камеру. Но потом все-таки включил и снимал до тех пор, пока не кончилась кассета.
