стороны. Или не держал, вряд ли ему сейчас было до этого, а просто упирался в неё спиной. Наконец она услышала из-за двери голос — первые слова, прозвучавшие в жуткой тишине этой безмолвной драки. Голос принадлежал Платону.
— Ты… что?! — прохрипел он. — Оху… Из-за какой-то су… Она ж сама!..
Ответа по-прежнему не последовало. Вместо этого снова раздался грохот, потом звон — Полина вспомнила, что в сенях висят полки, на которых стоят какие-то тазы и миски, — потом сдавленный Платонов крик. В эту минуту дверь наконец поддалась, и, не рассчитав инерции, Полина вылетела в сени.
Ее глаза сразу привыкли к полумраку — наверное, от страха, да и свет ведь хлынул из комнаты, — и она сразу разглядела, что Георгий снова держит Платона за грудки и колотит его о бревенчатую стену спиной и затылком. Лицо у Платона было в крови, кровь была и на побелевших косточках Георгиевых пальцев. С посудной полки катились и валились кастрюли, дом сотрясался так, что понятно было: ещё один-другой такой удар, и Платон просто размажется по бревнам.
Полине стало так страшно, что она вцепилась в рукав Георгиевой куртки и закричала:
— Егорушка-а!.. Переста-ань!..
Он обернулся, взглянул на неё бешеными ножевыми глазами. Полина надеялась, что, увидев её, он хоть чуть-чуть успокоится. Но эффект почему-то получился обратный: лицо у него исказилось, он снова повернулся к Платону и грохнул его о стенку так, что сорвалась с крюков и сама посудная полка.
Тут только до Полины дошло, что её вид вряд ли может его успокоить. Она словно изнутри его сейчас чувствовала, словно сама им становилась! И мгновенно, отчетливо представила, как он смотрит на нее, видит её пылающую от Платонова удара щеку, расцарапанный, вымазанный побелкой лоб… И подбородок у неё онемел — наверное, на нем тоже остались следы от пальцев…
Но что-то надо же было делать, невозможно же было ждать, пока он убьет этого ненавистного и такого сейчас безвластного человека!
В полном отчаянии Полина схватила Георгия за локти и закричала ещё громче — так, что у самой заложило уши:
— Егорушка-а!.. Пусти его, пожалуйста, пусти-и!.. Ты же его убьешь, что же с тобой тогда бу-удет?! Что со мной будет?!
Последнюю фразу она добавила просто по наитию — и, как оказалось, правильно. Георгий на мгновение замер, снова обернулся к ней, отпустил один лацкан Платонова пальто, потом коротко выдохнул и покрутил головой, словно вынырнул из-под воды.
— Не надо больше, ну пожалуйста! — чуть не плача, попросила Полина.
Второй рукой Георгий все ещё прижимал Платона к стене, и казалось, что тот насажен на его кулак, как огромное насекомое на иглу. Вид у Платона при этом был жуткий: губы разбиты, кровь течет из носу…
Ни слова ни говоря, Георгий подтолкнул его к двери, ведущей на улицу. Дверь, конечно, снова заело, и, пока он дергал за ручку, пытаясь её открыть, Платон подал голос.
— Ты меня очень рассердил… — зловеще прохрипел он. — Учти, оч-чень рассердил!..
Полина по-прежнему держала Георгия за локоть, поэтому сразу, даже через плотную куртку, почувствовала, как снова каменеет его рука.
«Господи, сейчас опять!» — подумала она.
Но, наверное, Георгий привык реагировать на подобные угрозы иначе, чем обычно реагируют участники пьяных драк, заводящиеся от таких слов мгновенно. Он так и не произнес ни слова, даже какой- нибудь обычной фразы, вроде «вали отсюда», не сказал. Вместо этого он распахнул наконец дверь и, подтянув к ней Платона, последний раз ударил его. От этого последнего прямого удара тот вылетел в ледяную уличную темень, как ядро из пушки.
Хлопнула дверь, лязгнул засов.
— Егор…
Полина не знала, что сказать и что сделать. Теперь она совсем не чувствовала, что с ним происходит, и ей было поэтому страшно. А вдруг он сейчас повернется и уйдет?
— Пойдем в комнату, — сказал Георгий. — Замерзнешь.
В комнате он, не раздеваясь, сел на табуретку, прислонился головой к печке и закрыл глаза. Его руки лежали на коленях; Полина видела, как сочится кровь из разбитых костяшек.
— Егорушка, — жалобно позвала она. — Я ведь правда… Я правда сама виновата!
Она шмыгнула носом и замолчала.
— Сейчас, Полина, — сказал он, не открывая глаз. — Я сейчас.
— Что с тобой? — испуганно спросила она.
Георгий не ответил. Он молчал ещё минуту, которая показалась Полине бесконечной, потом наконец открыл глаза.
— Не надо было меня останавливать, — сказал он; Полина отчетливо, физически почувствовала тяжесть каждого его слова. — Осталось же все, колом внутри стоит. Отдышаться не могу.
— Я испугалась, — тихо проговорила Полина. — Я за тебя испугалась…
— Ничего бы со мной не сделалось.
Она хотела сказать, что испугалась того, что он убьет Платона — а это так и было бы, она же видела! — но не могла вымолвить ни слова, глядя в его незнакомые глаза.
Вдруг он коротко улыбнулся, и Полина вздохнула с облегчением, хотя глаза у него по-прежнему были стального, пугающего цвета.
— Ага, не сделалось бы! Он же все-таки сильный, — вздохнула она. — Вдруг бы он тебя как-нибудь так ударил…
— Никак бы он меня не ударил. — Глаза у него чуть-чуть посветлели. — Такой меня не ударит, он только тебя может. Иди ко мне.
Полина подошла, остановилась рядом с его лежащей на колене рукой. Георгий протянул руку, коснулся её щеки. Уголок рта у него дернулся, лицо на секунду окаменело.
— Почему же ты мне не сказала? — Невозможно было назвать то, что звучало в его голосе! — Разве я тебя одну оставил бы?
— Я правда сама виновата, Егор! — горячо проговорила Полина. — Я его просто неправильно поняла, и сама все неправильно… Ну, я подумала, что он мне и правда мозаику хочет заказать, а он… Но я же должна была хоть чуть-чуть соображать!
— Правильно, неправильно… — поморщился Георгий. — Да хоть бы и неправильно. Рыжих, мама моя говорила, и во святых нету.
Он опять улыбнулся — коротко, самым краешком рта, и тут же губы его опять сжались и глаза сузились.
— Он и не понял, наверное, для чего я к нему приехала!
Полина сама не понимала, зачем она говорит так, как будто защищает Платона. Да ей дела сейчас не было ни до Платона, ни до чего на свете, кроме того, что стояло в этих глазах и звучало в этом голосе!
— Плевать мне, что он понял, чего не понял. Пошел бы он к… подальше, — зло произнес Георгий. Полина поежилась от его интонаций — она и не представляла, что у него может быть такой голос! — Да и все он про тебя сразу понял, не маленький. — У него снова дернулся уголок рта. — На тебя же только глянуть… Ну, если не понял, то я ему объяснил. Полин… — Голос у него вдруг дрогнул. — Ты как, а?
— Он ничего со мной… Он ничего не успел, совсем ничего! — торопливо проговорила Полина.
— Да я не про то. Очень тебе больно?
Георгий поднес руку к её лбу, но дотронуться, видно, побоялся. Полина взяла его руку и положила себе на лоб, потом притянула её к губам и поцеловала дрогнувшую ладонь.
— Это ерунда, — сказала она. — Я так за тебя испугалась!
Наверное, ему послышалось не «за тебя», а «тебя», потому что он сказал:
— Да, видок, наверное, был тот еще. Но я же, когда увидел, как он… Вообще ведь соображать перестал. Я, знаешь, — он улыбнулся, — про лошадь твою почему-то вспомнил, про камешки из мрамора… В одну секунду все мелькнуло. Ну, сердце и зашлось. Такое накатило, что… Ты меня не бойся, — сказал
