примечательная, но милая — в маму Любу. И она была похожа на птичку-синичку.
— Не за что, — ответила Лера. — А ты что, ехать куда-то собираешься?
— Да ведь я езжу уже, ты разве не знаешь? — удивилась Зося.
— Куда это? Ничего не знаю!
— В Турцию, челночницей. Я как раз с фирмой говорила, которая шоп-туры организует.
— Надо же! А я думала, ты в детском саду своем работаешь.
— Нет, какой теперь детсад!
— Но тебе же нравилось?
— Ой, теперь не до того, чтоб нравилось, — махнула рукой Зося. — Мы же на квартиру на очереди, ты знаешь? А теперь — пожалуйста, предлагают только кооператив. Или ждать еще лет сто, тоже вариант. Кооператив — ты представляешь, сколько он теперь стоит? Но я уже не могу, Лер! — воскликнула Зося. — В Сандуны ходить всю жизнь — дело хорошее, но когда вода замерзает в кране… И трещина такая стала, прямо ветер свищет. Кажется, дунь, и развалится стена. А никому дела нет. Говорят, не хотите кооператив — ваши проблемы, значит, можете подождать. А эти поездки — Лер, ты себе не представляешь! Раза за три можно первый взнос оплатить…
— Подожди, Зоська, не сыпь так быстро, — остановила ее Лера. — Я все поняла, но ты мне расскажи подробнее. Пойдем на кухню, кофе пить.
Глава 6
Выслушав Зоськин рассыпающийся мелкими горошинками рассказ о челночных поездках в Турцию, Лера тут же заявила:
— Слушай, а мне можно с тобой?
— Тебе-е? — глаза у Зоси округлились. — Тебе-то зачем?
— Что значит — зачем? Думаешь, я живу как у Христа за пазухой? Нет, ты не подумай, я не жалуюсь, но и хвастаться особо нечем.
И Лера рассказала Зосе историю с лекарством.
— Да и вообще, — добавила она, — мне двадцать пять лет. Не шестнадцать, конечно, но и не семьдесят. А я, чтобы колготки купить, специально деньги должна откладывать. Нормально это, как ты думаешь?
— Разве я говорю? — заоправдывалась Зося. — Но странно это как-то: ты — и вдруг… Хотя, — тут же возразила она себе, — туда кто только не ездит! Кандидаты наук даже есть, вот не поверишь!
— Да ладно, можно подумать, я принцесса крови. Почему бы и не я? Ты когда едешь? Возьмешь с собой?
— Через месяц, в декабре. Загранпаспорт нужен, есть у тебя?
Загранпаспорт у Леры был: предполагалось, что она как пишущая диссертацию по Италии поедет в Рим. В результате недолгих и незвестных Лере интриг поехала доцент Рыбкина, и даже Ратманов ничего не смог сделать.
Но эти подробности были теперь неважны — главное, паспорт был.
Лера и не знала, что эти поездки, оказывается, давно уже отлично налажены: ей не пришлось возиться ни с визами, ни с билетами, надо было только подождать до декабря — и пожалуйста, все готово, можно ехать.
Самолетом, конечно, было дорого. Все-таки это ведь не экскурсия, а коммерческая поездка, какой смысл тратить лишнее на билеты? Зося объяснила все это, немного смущаясь, но Лера и не предполагала, что предстоит роскошное турне.
— Да брось ты, Зось, — отмахнулась она. — Я что, дура, по-твоему, простых вещей не понимаю? Поедем поездом, куда нам спешить?
Меньше всего Лера думала о такой ерунде, как комфорт; она думала совсем о другом…
Ее пугала эта поездка. Это было первое событие в Лериной жизни, перед которым она испытывала страх, лишь смутно догадываясь о причине. Конечно, в газетах вовсю писали о всевозможных ужасах, подстерегающих несчастных челноков, — и все-таки причина Лериной робости была не в тех опасностях, которые можно внятно описать в газете.
Она чувствовала, что с этим так случайно возникшим в ее жизни делом связана какая-то другая жизнь — та, которой она совсем не знала. И она не могла понять: ведь это же интересно — новая жизнь, новые люди, ведь она всегда любила радостный трепет предчувствия, связанный со всем, что ново. Почему же так сжимается сердце, когда она думает об этой нынешней новизне, почему возникает в груди такая пронизывающая пустота?
«Может, я просто стесняюсь? — размышляла Лера. — Стесняюсь становиться торгашкой? Да нет, какое там!»
Она никогда не стеснялась ни простой работы, ни простых людей. Вернее, она даже не отличала себя от людей, которых принято называть «простыми» — например, от Зоськиной мамы Любы. Лере повезло: она с детства знала людей, при которых просто невозможен был снобизм; ничего подобного не было и в ней.
Но тогда почему же?..
Лера ожидала, что известие о ее поездке вызовет шок у мамы и Кости. Насчет мамы она не ошиблась. Глаза у Надежды Сергеевны округлились, когда она узнала, что Лерочка уезжает уже через неделю — и куда, и зачем!
— Но ведь сколько людей теперь ездит, мама, — пыталась успокоить ее Лера. — Ты же сама, помнишь, носки турецкие дяде Штефану в подарок покупала на рынке?
— Но Лерочка… — Надежда Сергеевна едва не плакала. — Я ничего плохого не хочу сказать про ту женщину, что продавала носки, но ведь она… Ведь она явно не училась в МГУ. И потом, у нее на лице лежала печать такой безысходности… Совершенно ясно, почему она торговала носками — скорее всего, дети, муж-пьяница. Но ты-то почему?
— А я — потому что учусь в МГУ и дальше собираюсь учиться, — объяснила Лера. — Слава Богу, каждый день на лекции ходить уже не надо, вот и останется время для забот о бренности земной. И ведь я не собираюсь всю жизнь этому посвятить — ну что ты, мам! Съезжу один раз, денег заработаю, посмотрю — даже интересно!
Лера старалась, чтобы голос ее звучал как можно более убедительно. Не хватало еще, чтобы мама поняла, что последней каплей — или наоборот, первой? — стало ее лекарство… И она обернулась к Косте, ища поддержки:
— Ведь правда, Коть, даже интересно? Все-таки это же Константинополь, Царьград, Византия… И эмиграция первой волны, и все… Нет-нет, действительно интересно!
Она искала у Кости поддержки, но сама не поняла, почему слегка вздрогнула, получив ее.
— Наверное, ты права, Лерочка, — согласился Костя. — Я тоже думаю, что надо использовать любую возможность для того чтобы посмотреть мир. Конечно, хотелось бы в Италию, по твоей специальности. Но для начала и Турция интересна. В самом деле, Константинополь…
Лера только вздохнула — и тут же отогнала от себя печаль этого непонятного вздоха. В конце концов, даже хорошо, что Костя пока еще не понимает… Что у него нет ощущения этой новой жизни, которая разверзается перед его женой. Ведь иначе он наверняка возражал бы, просил не ехать, они бы, может быть, даже поссорились…
Лера рисовала в воображении эти неприятные картины семейного разлада и радовалась, что ничего подобного не происходит.
С Митей можно было поговорить об этом спокойнее, он ведь не мама, не ужаснется. То есть Лера и не собиралась с ним говорить об этом — он сам поймал ее за руку, когда она, на бегу поздоровавшись, летела мимо него через двор.
