— Я тебя хочу, — то ли прошептал, то ли простонал он. — О чем ты говоришь, о каких деньгах? Я не могу больше ждать…
— А если я не соглашусь? — тихо спросила она, понимая, какого зверя дразнит в нем. — Ты дашь мне деньги, если… если ничего не будет?
— Будет! — он встряхнул ее за плечи. — Ты все получишь, ты со мной все что хочешь можешь делать! Но — будет, будет! Я не для того столько мучился, я не для того… Чтобы ты сейчас мне говорила — не будет!
— Ты меня, значит, хочешь? — сузив глаза, произнесла она. — И ты уверен, что не хочешь больше ничего?
Он молчал.
— Ты получишь то, что хочешь, — сказала Лера. — Но деньги положи на стол. Я хочу быть уверена, что тоже получу то, за чем приехала.
— Зачем ты так, Лера? Почему ты считаешь меня животным? — произнес было он, но тут же почему-то осекся.
С трудом оторвав от нее руки и не отрывая взгляда, Стас попятился назад, нащупал витой ключик в дверце секретера. Дверца открылась с мелодичным звоном, Стас достал нераспечатанные пачки долларов и положил на стол.
— Сто, — сказал он. — Можешь не пересчитывать.
Голос его звучал хрипло, руки дрожали. Но это было Лере уже безразлично. Ее последняя надежда на то, что удастся избежать неизбежного, оказалась напрасной. И ничто уже не могло заполнить зияющую пустоту в том месте, где была душа.
Так о чем же еще было беспокоиться?
— В спальню пойдем? — спросила она. — Там, я думаю, будет удобнее.
Лера быстро спустилась по лестнице со второго этажа, на ходу застегивая длинный пиджак. Ее бил озноб, и она торопилась.
Деньги лежали на столе рядом с пепельницей, она взяла их и положила в сумочку. Она уже ни о чем не думала, ей все было безразлично, кроме этих денег, которые надо было отвезти тому человеку с едва уловимым акцентом.
Стас сбежал вслед за нею по лестнице.
— Лера, подожди! — крикнул он. — Ну подожди, прошу тебя, Лера! Я же не хотел, я не хотел так…
— Не хотел? — усмехнулась она. — Ты же сам сказал, что именно хотел. Я плохо удовлетворила твое желание?
Лицо его исказилось, он заговорил быстро, как в бреду:
— Я сам не знаю, Лера, что это такое, я сам не понимаю… Я многого в своей жизни хотел, я умел хотеть и умел добиваться. Но ничего так, как тебя! Ни деньги, ни славу, ни одну женщину!.. Прости ты меня, забудь ты все! Я тебя на руках буду носить, пылинки буду с тебя сдувать, Лера! Только останься, прошу тебя…
— Ты же мне сказал, что не хочешь больше ничего? — медленно, едва ли не по слогам, спросила она. — Ты и не получишь больше ничего, ты все уже получил, что способен был взять. Или ты хочешь отнять у меня деньги — посчитал, что заплатил слишком дорого за свое удовольствие?
— При чем тут деньги! — воскликнул он. — Да пропади они пропадом, разве мне до них?
— А мне — до них, — сказала Лера. — Я пришла к тебе из-за денег, ты согласился, получил и расплатился. Чего тебе еще надо от меня?
Не глядя на него больше, она вышла во двор, открыла машину.
«Лучше бы не садиться за руль, — мелькнуло у нее в голове. — Или нет, все равно, я же сейчас спокойнее, чем сюда пришла».
Она знала, что не забудет этого никогда. Искаженное лицо Стаса, его голое огромное тело, подминающее ее под себя, его страстные стоны и какие-то ненужные слова, которых она все равно не слышала…
Понимая, что эти минуты — последние, что она ни за что не останется с ним по собственной воле, он торопился взять от каждого мгновения как можно больше. Он судорожно наслаждался ею, выбирая все новые и новые позы, не зная устали. Нависал над нею, заставляя ее приподниматься к нему, резко ударял вниз с коротким выдохом и замирал, прежде чем приподняться снова, для новых движений.
— Повернись… — вдруг хрипло просил он, когда Лере казалось, что вот-вот он насытится ею и все наконец прекратится. — Теперь хочу, чтобы ты сверху… Еще хочу тебя, еще…
И он переворачивался на спину, закидывал голову, сжимая руками ее грудь. Его широкий кадык судорожно дергался в такт Лериным движениям. Стас словно доказывал, что может доставить удовольствие и ей, словно пытался удержать ее своей мужской неутомимостью.
Но она видела только, как двигаются его мускулистые бедра — то над нею, то под нею — как при каждом ударе внутрь, в нее, напрягается железный пресс, поросший светлыми курчавыми волосами. И, подчиняясь каждой его прихоти, ждала, когда же все это прекратится.
Оторвавшись от нее наконец, весь в поту, он попытался ее поцеловать, но Лера отстранилась, прикрыв губы рукой.
— Все, — сказала она. — Сеанс окончен. Я могу быть свободна?
Он хотел что-то сказать, но промолчал, точно захлебнулся собственными словами. И тогда она оделась, набросила свой длинный оливковый пиджак и вышла из спальни, застегиваясь на ходу.
Кажется, ночью она спала. Во всяком случае, она провалилась в такую черную пустоту, которая не могла быть явью. Но ведь и в ней была та же пустота, чему же было удивляться?..
Внешняя пустота исчезла утром, когда она открыла глаза и увидела синеющее рассветом окно. А внутренняя осталась.
Случайно глянув в зеркало в ванной, Лера не узнала себя. Глаза ее не казались больше янтарными — они потухли, обведенные синими кругами. Уголки губ были опущены вниз не с обманчивой и пленительной печалью, а с видом полной безнадежности.
Но и это было ей безразлично. Она ждала звонка, все остальное не существовало.
Он позвонил, как и в прошлый раз, часа в два.
— Деньги у меня, — сказала Лера, узнав его голос. — Куда я могу приехать за ребенком?
— Ты вот что, — сказал ее незримый и ненавистный собеседник. — Я вот что хотел тебе сказать… Деньги нашла, молодец, но ты подожди пока, да?
Ей показалось, что в его голосе промелькнули едва ли не извиняющиеся интонации.
— Почему я должна ждать? — спросила она, холодея. — Ты же сам меня торопил…
— Ну торопил, торопил! А теперь самому поторопиться придется. Знал же, так и знал, не надо с бабой связываться, Аллах не знает, что у нее на уме! Но не самому же мне было ребенку сопли вытирать… Исчезла она, понимаешь? Взяла девчонку и исчезла. То-то она ревела над ней вчера весь вечер, как же я не догадался! Но ты не думай, — торопливо добавил он. — Ты деньги припрячь получше, я ее, суку, из-под земли достану! Я такой человек — если обещал, сделаю. Привезу тебе твою дочку, не сомневайся. Придется подождать, но теперь ничего не поделаешь. Позвоню!
С этими словами он снова бросил трубку.
«Значит, и это напрасно, — поняла Лера. — Все напрасно, и остается только исчезнуть навсегда — после всего, что случилось…»
Хорошо, что мама не слышала этого звонка. Пока Лера говорила, она как раз открывала кому-то дверь, с кем-то разговаривала шепотом в коридоре. Потом вошла в комнату, стараясь не поднимать на Леру опухшие глаза.
— Митенька приехал, — сказала она. — Может, с ним поговоришь, он что-нибудь посоветует?
Но Митя сам уже входил в комнату.
Он остановился на пороге, как будто споткнулся, глядя на Леру. Она подняла на него равнодушные глаза.
