— Ты скучала обо мне, когда я болела? — однажды спросила Лера.
— Да, — кивнула Аленка. — Я сперва не скучала, а потом Митя сказал, что он скучает, и я тоже стала скучать.
— А теперь? — спросила Лера и тут же подумала, что это, пожалуй, непонятно: что — теперь?
Но Аленка тут же догадалась, о чем она спрашивает. Она обняла ее и шепнула прямо в ухо:
— Я тебя теперь люблю!
Лера сама не заметила, когда мысли о недавнем прошлом перестали быть мучительными. Она наконец-то смогла спокойно все обдумать. Как ни отвратительно было воспоминание о том, что произошло между нею и Стасом Потемкиным, — это как раз было самое простое.
Она понимала, что двигало им, она сама знала горячий, всепоглощающий огонь желания… И она ненавидела его — именно за то, что не оказалось в нем того, что сильнее любого огня.
Это была холодная, ничего от человека не требующая ненависть. Лере не хотелось отомстить Стасу; хотелось только не видеть его больше никогда, даже не слышать о нем. И ей было безразлично, что с ним произойдет: вывернется ли он из этой ситуации, будет ли наказан — лишь бы он исчез из ее жизни навсегда.
Гораздо сложнее было то, что произошло с нею самой.
Лера пыталась вспомнить, чего же в самом деле хотелось ей, когда сидела она в ресторанчике Ники Стрельбицкой и с пьяной настойчивостью расспрашивала хозяйку, как той удается быть счастливой. Но как могла она думать, что возможно получить ответ на подобный вопрос? Как могла искать общий, для всех подходящий рецепт?
Ведь этого не было в ней никогда — желания подчинить жизнь рецепту, какой-то абстрактной идее!.. Что же оказалось утрачено?
Она вспомнила, как Митя спросил: «Что тебе надо, чтобы быть счастливой?» И тут же, вспомнив его вопрос, поняла, что думает о Мите постоянно.
Это были странные мысли, Лера не могла ни собрать их, ни объяснить. Она знала Митю так давно, что он был словно бы частью ее самой, ни с одним человеком на свете не было ей так легко и спокойно. Она знала все чувства, которые были связаны с ним, — во всяком случае, так ей казалось всегда.
И вдруг эта уверенность пошатнулась, а почему — Лера не могла объяснить даже себе, даже без слов.
Она была благодарна ему. И что странного было в этом? Кому же еще могла она быть настолько благодарна? Но именно это слово мучило ее, зудело в ее мыслях, сбивая их и путая.
И сейчас, ранним и ясным августовским утром, сидя на берегу холодной речки Подкаменки, Лера пыталась понять, почему это происходит. Благодарность, благодарность… Что в этом плохого?
— Мама! — услышала она. — А я уже проснулась!
Девочка выглянула из домика и побежала к ней с таким восторгом, словно это пробуждение было первым в ее жизни.
— Босиком, Аленка! — закричала Лера. — Ах ты бандитка, земля ведь холодная!
Глава 11
Хороший все-таки человек Женька Стрепет!
Это было первое, что подумала Лера в день своего появления в офисе. Со всеми его капризами, благоговейным отношением к собственному здоровью и благополучию, со всей скукотой, которой иногда так и веяло от него!
За четыре месяца, что она отсутствовала, дела «Московского гостя» не пошатнулись. Конечно, все ее «семеро козлят» работали на «отлично». Конечно, Зоська была скрупулезна и надежна. И конечно, Лера сумела так наладить работу, что сбить ее было не так-то просто.
И все же мало ли кто мог воспользоваться отсутствием «президентши» с ее стремительными и неотменимыми решениями! А Женька никому воспользоваться не дал: тут же взял все под контроль, подключил к работе коммерческого директора «Горизонта», у которого раньше никогда голова не болела о делах «Московского гостя», — и словно законсервировал все до появления Леры.
— Спасибо, Женя, — сказала она, когда в первый же день, немного разобравшись в делах, заехала в «Горизонт». — Дела идут отлично, хоть сейчас проект какой-нибудь новенький раскручивай. Все работает как часы!
— Да брось ты! — ответил Женька, и Лера улыбнулась, увидев, как знакомо он махнул при этом рукой и тут же аккуратно поправил запонку. — Как твое здоровье?
— В порядке, Женечка, — успокоила его Лера. — Я прекрасно отдохнула.
— Ну и слава Богу. Тогда приступай. А то все ведь действительно так себе работает, по заведенному. Во-первых, надо, чтобы ты срочно нашла подрядчика для своего строительства. С прежним, сама понимаешь, я тут расстался, пока ты болела… — сказал Женька, бросая на нее быстрый взгляд.
— И где… прежний подрядчик? — спросила Лера.
— В Сибирь отправился, — усмехнулся Стрепет. — На неопределенный период, чтобы не навлекать на себя лишние неприятности.
— Жень, я тебе деньги должна отдать, — сказала Лера. — Ты прости меня, ради Бога…
— При чем здесь «прости»! — ответил Женька.
— Нет, я хочу с процентами отдать… — начала было Лера.
— Дело не в процентах, — остановил ее он. — Дело в том, что ты повела себя как последняя дура, извини за точное слово.
— Я испугалась, Женя, — тихо сказала она. — Я так испугалась, что совсем соображать перестала. Никогда со мной такого не было. Ведь я, не поверишь, из дому выходила — и то мне казалось, что за мной следят: куда я пойду…
— Но ты же все равно ко мне заходила! Зачем надо было выдумывать какие-то глупости про дачу? Неужели ты думаешь, мы не нашли бы способа прояснить это в два счета! Для чего мы держим службу безопасности, чтобы наши сотрудники сами брались за такие дела?
— Все, Женя, — решительно сказала она. — Больше не буду дурой, можешь мне поверить. А подрядчика нового я найду быстро. Из-под земли достану, вот увидишь.
«Благодарность, благодарность… — думала Лера, выходя из стрепетовского респектабельного кабинета. — Такое спокойное, такое завершенное чувство — как к Женьке…»
И вдруг она поняла, почему вертится у нее в голове это слово! Благодарность и любовь — ведь она давно знала, что это несовместимо!
Лера даже вспомнила, как поразила ее эта мысль, когда она, пятнадцатилетняя девчонка, прочитала об этом у Тургенева: о том, что из любого чувства может возникнуть любовь, даже из ненависти — только не из благодарности…
Она, кажется, даже говорила тогда об этом с Еленой Васильевной, и та объясняла ей что-то, и рассказывала о Тургеневе и Виардо. Но что именно — Лера теперь не помнила…
Работалось ей спокойно. Ей и жилось спокойно, и Лера радовалась этому. Любимый ребенок, любимая работа — ведь это очень много, это не у каждого есть. Чего же еще желать?
Даже Зоська, из врожденной деликатности старавшаяся не заговаривать с Лерой ни о чем, что могло быть для нее болезненно, — даже Зоська сказала однажды:
— Ты так переменилась, Лер… Не узнать тебя!
— Да? — переспросила Лера. — А в чем, Зося, можешь ты сказать?
Это действительно было ей интересно. Лера чувствовала, что даже ее отношение к одежде переменилось. Ей теперь было не то чтобы все равно, что надевать, но она больше не вкладывала в выбор одежды того таинственного и волнующего смысла, который вкладывала прежде. Она просто выбирала теперь платье — элегантное, изящное, соответствующее ее вкусу — надевала это платье и не думала о том облике, который при этом возникал.
