— А почему ты не хотел мне об этом говорить? — снова спросила Лера. — Ты думаешь, я стала… глупее, или бесчувственнее? И не пойму?..
— Нет. Но я думал, что тебе не может быть интересно чувство, обращенное не в живой поступок, а в звук, в движение руки. Разве не так?
— Дело не в этом, — покачала головой Лера.
Теперь уже она не могла ему объяснить, в чем же дело. Дело было в том, что он сидел перед ней, смотрел ей в глаза, и она понять не могла, исчезает весь остальной мир или наоборот — проясняется; но что-то происходило с миром и с нею…
— А в Москву? — осторожно спросила Лера. — В Москву ты теперь не скоро вернешься?
Митя молчал, и Лера не решилась переспрашивать.
— Я могу вернуться, — ответил он наконец. — Если бы ты знала, как я хотел бы вернуться… Ведь для меня нет никаких соблазнов нигде, ты понимаешь? Мне не хотелось об этом говорить, но я действительно не только достиг славы, но и смог сделать то, что хотел, к чему чувствовал себя предназначенным — насколько это вообще возможно. И при этом мне не стало казаться, что я дошел до своего предела…
Лера почувствовала, как прозвучало неслышимое «но» в его голосе.
— Но — что? — спросила она.
Митя неожиданно улыбнулся, и Лера почувствовала, как сердце у нее забилось быстрее от его улыбки.
— Какая ты сегодня! — сказал он. — Все спрашиваешь и спрашиваешь — как в детстве. Сейчас еще спросишь, какая бывает любовь, да бывает ли любовь на чердаке — и потребуешь, чтобы я ответил тебе немедленно!
Лера и сама улыбнулась.
— Ты еще помнишь? — спросила она. — Господи, да ведь это сто лет назад было! В другой жизни…
— В той же самой, — покачал головой Митя. — Я не почувствовал разрыва.
— Мить, а ты любил Зинку? — вдруг спросила Лера. — Ту, рыжую, помнишь?
Тут он расхохотался — как всегда, наморщив нос, и смеялся до слез — так долго, что Лера сначала улыбнулась, а потом и сама засмеялась.
— Зинку? — переспросил он наконец. — Милая моя, да ты, кажется, придумала какую-то романтическую историю про юного скрипача и Сонечку Мармеладову с Цветного бульвара?
— Нет, ну почему Сонечку, — слегка смутилась Лера. — Но я же помню, это как-то необычно было все, как-то непонятно… Помнишь, когда Витька Жох тебя ударил в арке? А дядя Леха — его?
— А ты сказала, что ты моя подружка? Вот уж это я точно помню! Нет, не любил я Зинку. — Митя наконец перестал смеяться. — Она ведь самая обыкновенная была и умела отмерять свою любовь. Вот и мне отмерила, сколько положено было — не больше и не меньше. Но я так тянулся к ней тогда — ах, Лерка, если бы ты знала! — Лицо его просияло, осветившись воспоминанием, и Лера даже почувствовала легкий укол ревности, увидев этот веселый свет. — Я ведь все и тогда понимал, — продолжал Митя. — И про отмеренность, и про то, что вовсе она в меня не влюблена, как это должно было бы быть, если бы жизнь шла по красивому сценарию. Я ей нравился, и погулять она любила — подарки, рестораны… Мне тогда уже платили что-то за концерты, но все равно — вечно приходилось у отца деньги брать. Со стороны это, конечно, выглядело по-свински: молодой пижон тянет у папочки деньги на развлечения, — улыбнулся Митя. — Но отец ведь никогда не смотрел со стороны… Нормальная она была женщина, и в конце концов совершенно нормально влюбилась в одного уголовника — своего же, с Цветного, потом уехала к нему в Сибирь и исчезла. Тоже — отмерила именно тому, кому от нее было положено, а не случайному мальчику.
— Но что же тогда тебя так уж к ней тянуло? — спросила Лера. — Ну, кроме, конечно…
— Вот именно что кроме… «Кроме» было не очень-то много, в основном то самое… А кроме — ее естественность и полная неспособность притворяться.
— А я думала, — протянула Лера, — что ты ее все-таки любил… Мне тогда показалось, ты так рассердился, что Жох про нее…
— Да брось ты! — улыбнулся Митя. — Я же помню тот день — у меня тогда еще тело от нее не остыло. Что же мне было — позволять, чтобы какая-то сволочь… Хотя вообще-то — ну что я мог бы ему сделать, чем рот заткнуть? Он, ясное дело, был сильнее.
— Не знаю, мне не показалось, — пожала плечами Лера.
Они оба развеселились от этого случайного воспоминания.
— Пойдем по Венеции гулять? — спросил Митя.
— Да, правда! — спохватилась Лера. — С ума мы с тобой сошли: сидим посреди Сан-Марко и вспоминаем Зинку Юрченко!
— Ну и что? Хорошо сидим. Пойдем, пойдем, день-то зимой короткий!
Они вышли на середину площади. Солнце коротко разорвало тучи, вся площадь осветилась этим мгновенным светом — и Лера увидела, как вспыхнули сияющим многоцветьем мозаики собора Святого Марка.
И тут же зазвучала музыка! Лера даже вздрогнула, такими неожиданными показались звуки скрипки — как будто они могли быть связаны только с Митей…
За их спиной, под колоннадой Палаццо Дукале, расположились уличные музыканты. Перед парнем со скрипкой стоял большой жестяный бочонок из-под пива, и вся веселая компания самозабвенно играла полонез Огинского, пытаясь привлечь к себе внимание немногочисленных туристов.
— Как у нас в подземном переходе, — обрадованно заметила Лера. — Говорят, там полонез Огинского лучше всего идет. Мить! — вдруг воскликнула она. — Поиграй, а?
— Полонез Огинского? — засмеялся он.
— А что, хорошая музыка, — почти обиделась Лера.
— Да хорошая, хорошая, разве я что говорю? — Он прикоснулся к рукаву ее пальто. — Но у них и без меня отлично получается.
— А ты другое что-нибудь поиграй, — не унималась Лера. — Ну пожалуйста, ну я тебя очень прошу! Я тебя, может, сто лет уже не слышала, а ты не хочешь!
Ею вдруг овладела бесшабашность. Она почувствовала себя так легко, как давно уже не чувствовала. Не было ни непонятной тоски, ни пустоты — ничего! Она стояла рядом с Митей на площади Сан-Марко, и ей хотелось услышать, как зазвучит скрипка в его руках — и ничего не хотелось ей сейчас так сильно, так самозабвенно…
Кажется, Митя понял это, едва взглянув на нее.
— Что ж, — вздохнул он, — пойдем отбивать хлеб у музыкантов, раз уж подружке моей так неймется. Синьоры! — торжественно произнес он, подойдя к четверым парням под колоннадой. — У меня есть к вам огромная просьба!
Выглядели музыканты довольно живописно — небритые, с длинными волосами, с картинно- разноцветными заплатами на джинсах и с ожерельями из чего-то, напоминающего акульи зубы.
— А именно, синьор? — приветливо спросил один из них, со скрипкой.
— Вы видите эту женщину? — спросил Митя тем же патетическим тоном. — Вот эту, похожую на жемчужину в золоте, которая сейчас подошла к вам такой же походкой, какой Венера вышла из воды прямо на картину Ботичелли?
— О да! — охотно подхватывая его интонации, хором ответили музыканты.
— Она прекрасна, не правда ли?
— Правда! — подтвердили они.
— Вот эту женщину я люблю всю жизнь, — вдруг сказал Митя, и Лера чуть не упала, услышав эти слова. — И эта женщина, для которой я готов на все, просит меня о немногом…
— О чем просит синьора эта женщина, походка которой похожа на скольжение гондолы по Канале Гранде? — торжественно раздувая щеки, спросил скрипач.
— Она просит, чтобы я сыграл ей что-нибудь на вашей скрипке, — сказал Митя.
— И всего-то, синьор! — воскликнул парень, сверкнув восхитительной улыбкой и дыркой вместо
