деловые партнеры и в котором у нее нет никого.
Лера оглянулась на здание вокзала, как будто хотела вернуться, как будто можно было просто выйти на другой станции. Но над невзрачным зданием подтверждающе светилась надпись VENEZIA, и оттуда шли люди с чемоданами и дорожными сумками — наверное, прибыл следующий поезд. Люди спешили к причалу, выясняли расписание катеров, спорили и смеялись.
Наверное, она выглядела глупо, стоя на причале у воды, всех пропуская вперед и все никак не решаясь отправиться дальше — словно ей предстояло не ступить на палубу, а прыгнуть в темную поблескивающую воду.
— Сан-Марко, синьора! — крикнули ей наконец с подошедшего катера. — Поскорее, если вам надо на Сан-Марко, катера теперь долго не будет!
— Синьора сама не знает, куда ей надо, — пробормотала Лера.
Она уже собиралась что-то ответить мрачноватого вида мужчине, кричавшему с катера, а потом, может быть, все-таки повернуться и идти обратно, в здание вокзала — как вдруг услышала:
— Синьора, видно, еще не решила, в какую точку Европы ей отправиться.
Она узнала Митю прежде чем обернулась и прежде чем прижалась замерзшей щекой к отвороту его пальто.
Она никогда не удивлялась, видя его перед собою — в гулкой арке их двора, в стамбульском отеле или на холодном венецианском причале… Она просто не успевала удивиться, как ей уже казалось, что он был здесь всегда.
— Митя, — прошептала Лера, не отрывая щеки от его плеча, — а здесь что же ты делаешь? Изучаешь итальянскую музыку?
— Здесь я разыскиваю тебя, — сказал он, прикасаясь губами к ее виску; она слышала биенье его сердца сквозь пальто. — Разыскиваю тебя по всему по белу свету… Пойдем, подружка моя любимая, ты же совсем замерзла.
Они спустились по ступенькам причала и шагнули на катер — весь скрипящий, как будто он вот- вот должен был развалиться под их шагами.
— Но как же можно было меня здесь найти, Митя? — спросила Лера, не отпуская его руки, словно он мог исчезнуть.
— Не так уж трудно. Позвонил из Вены, мама сказала, что ты в Риме, Зоська дала, к моему огромному удивлению, адрес какой-то феминистской конференции. А уже в Риме, по указанному адресу, какая-то дама с горящими глазами и абсолютно холодным лицом сказала, что ты отправилась в Венецию.
— А если бы я не задержалась из-за поездов, если бы не стояла здесь неизвестно зачем? — спросила Лера. — Как же ты нашел бы меня?
— «Если бы» не бывает, — улыбнулся Митя, и Лера увидела, как утонул отраженный от воды свет в уголках его глаз. — Как я мог тебя не найти, когда я только это и делаю всю жизнь?
Катер плыл по Канале Гранде не слишком быстро, темнели палаццо, стоящие в воде, темнели и поблескивали Митины глаза.
— А вдруг туман будет? — спросила Лера. — Ты знаешь, какой здесь бывает туман? Неделями ничего не видно в двух шагах, даже катера не ходят, не говоря уже про самолеты.
— Знаю, — кивнул Митя. — У меня здесь были концерты в Ла Фениче, и я потом на неделю застрял из-за тумана. И какая это была неделя!.. Но сейчас тумана не будет.
Лера не спросила, откуда Митя знает, что тумана не будет. Раз он сказал, значит, тумана и быть не может.
Людей на катере было много, но ей казалось, что они одни на скрипящей, ржавой палубе. Она держалась за Митино плечо, ремень его сумки то и дело соскальзывал, Митя подхватывал его, приподнимая локоть, и Лерина рука вздрагивала на его плече.
— Сейчас — Риальто, — сказал он. — Ты знаешь, где хочешь выйти?
— Нет, — покачала головой Лера.
Он больше ни о чем ее не спрашивал, и они вышли на пристани Сан-Марко.
Ни в одном из окон маленького отеля, расположенного в лабиринтах узких улиц близ площади, уже не горел свет. Даже портье открыл не сразу.
— К сожалению, синьоры, у нас все занято, — начал было он, но тут же узнал Митю. — О, маэстро, неужели это вы? Но почему же вы не забронировали номер заранее, ах, как же это возможно! — Потом он удивленно оглядел их. — Вы без вещей? — спросил портье. — И даже без скрипки?
— Скрипка осталась в Вене, — объяснил Митя. — Я не знал, где и как долго мне придется разыскивать синьору, и, согласитесь, затруднительно было бы это делать, таская за собой Гварнери.
— Это очень жаль, — сказал портье, и сожаление действительно тут же отразилось на его крупном, дородном лице. — Я не могу забыть ваш концерт, маэстро, это сильнейшее впечатление моей жизни! Вы были так любезны, когда подарили мне контрамарку…
— На этот раз у меня не будет концертов, — сказал Митя. — И все-таки мне не хотелось бы, чтобы синьора замерзла на улице…
— Святая Мадонна! — ахнул портье. — Действительно, я держу вас на пороге уже два часа! Ах, маэстро, — продолжал он болтать, пока Митя и Лера входили вслед за ним в небольшой холл с мраморным полом и золотой лепкой на стенах. — Мне очень жаль, что вам достанется самый холодный номер, который, к тому же, тоже забронирован с завтрашнего вечера, и тогда придется…
— Но ведь сегодня номер свободен? — перебил Митя разговорчивого венецианца. — Вот и прекрасно, мы тут же поднимемся туда.
Поднимаясь на второй этаж по узкой мраморной лестнице с холодными перилами, Лера спросила:
— Откуда ты знаешь итальянский, Мить?
Он улыбнулся, услышав этот вопрос.
— Довольно много опер написано по-итальянски. Можно было научиться: некоторые я помню наизусть.
Митя открыл дверь, и они вошли в комнату, действительно показавшуюся Лере холодной как могила.
Он включил не верхний свет, а лампу под золотистым абажуром, стоявшую на столике у кровати и сразу осветившую комнату таинственным сиянием. Потом отвернул вентиль на батарее.
— Может быть, потеплеет, — сказал Митя. — Хотя скорее всего — не слишком… Я ведь как раз здесь и жил в туманную неделю. Это хороший отель, но теплом даже здесь не балуют.
Лера по-прежнему стояла на пороге, не в силах сделать ни шагу, хотя позади был нелегкий день и она, кажется, устала. Она не понимала, что с ней происходит. Вернее — понимала, но ничего не могла поделать с собою…
Номер был небольшой, в одну комнату. И широкая, застеленная кремовым покрывалом кровать под высоким балдахином, разверзалась перед Лерой как пропасть.
Митя повернулся, стоя у окна, и сразу наткнулся на ее остановившийся взгляд, устремленный на это кремовое ложе. Он быстро прошел через всю комнату к двери, на ходу снимая пальто. Лера не успела ничего сказать, как он обнял ее, прижал к себе так осторожно и нежно, точно она могла рассыпаться от его прикосновения.
Митя расстегнул ее пальто, снял и не глядя положил на кресло в углу. При этом ей казалось, что его руки не отрываются от ее плеч, и одновременно — его пальцы прикасаются к ее лицу, гладят лоб, щеки, губы…
— Что же ты, моя любимая? — прошептал он, и Лера вздрогнула: он никогда не называл ее так, и никогда она не слышала, чтобы у него был такой голос. — Что же с тобою сделала жизнь — ты и меня уже боишься?..
— Я не боюсь, Митенька, не боюсь… — прошептала она в ответ. — Но я пустая какая-то… Мне кажется, из меня ушла вся жизнь, утекла, как ручеек… Что мне делать?
— Ничего. — Он осторожно подвел ее к кровати, сел сам и ее посадил рядом. — Ничего тебе не надо делать. Надо уснуть и проснуться счастливой, зимой в Венеции, и больше ничего.
