пожалуйста, этого и следовало ожидать: диплом на носу, а Анне звонит его куратор — еще спасибо этой даме, она же все-таки не классный руководитель, могла бы и не беспокоиться! — и сообщает, что сын на грани отчисления.
— Если бы я думала, что тебе это стоит хоть каких-то усилий, — вздохнула Анна, — может, я не настаивала бы. Но я же знаю, что ты можешь написать диплом за неделю! Можешь, но не хочешь сделать эту малость — ну, хотя бы только потому, что я тебя об этом прошу. Или у тебя сессия не сдана? — догадалась она.
— Не сдана, — нехотя согласился Матвей. — И не одна. Мам, только не говори, что без высшего образования жить невозможно. Сейчас невозможно жить без совсем других вещей.
Он произнес это таким уверенным тоном, что Анна растерялась. Она всегда терялась, когда вдруг посреди разговора понимала, что собеседника бесполезно убеждать в том, в чем сама она убеждена совершенно, потому что он-то как раз всей своей жизнью убежден в совершенно обратном. Но она не предполагала, что таким собеседником может оказаться не какой-нибудь посторонний человек, которого неизвестно кто и неизвестно как воспитывал, а ее единственный сын. Понятно, что ему всего двадцать два года, и понятно, что в этом возрасте половину убеждений составляют глупости, основанные на поверхностном опыте, но все же…
Она молчала, глядя, как мелькает за окном длинная громада Дома на набережной. Машина уже миновала Большой Каменный мост и неслась теперь к Ленинскому. Удивительно, но Матвей все-таки умудрялся ездить быстро даже в будничных пробках центра Москвы. Впрочем, удивляться этому не приходилось: все-таки ему было лет тринадцать, когда Сергей научил его водить «Жигули», а за то лето после первого курса, когда Матвей гонял машины из Калининграда, он стал просто асом. Анна тогда ночей не спала, представляя всякие ужасы, самым малым из которых были придорожные бандиты, но ребенок уперся как осел и ни за что не хотел бросать свое восхитительное денежное занятие. Он вообще был упрямый, с самого детства, и теперь тоже — с этим своим странным нежеланием просто взять и написать диплом…
— Не переживай, ма, — успокаивающе произнес Матвей, ловя ее взгляд в водительском зеркальце. — Ну что ты, в самом деле, ничего же у меня страшного!
«Страшного, может быть, и ничего, но все и у тебя могло быть по-другому», — подумала Анна и спросила:
— А папа знает про твои сессии?
— Знает, — пожал плечами Матвей.
— И что говорит?
— Да ничего особенного. Что я взрослый человек и в состоянии сам отвечать за свои поступки. Так ведь и я о том же! — горячо подтвердил он.
— Лучше бы… — начала было Анна, но тут же замолчала. Какой смысл рассуждать о том, что было бы лучше, когда все есть так, как есть, и уже не сложится иначе?
— Оба-на! — вдруг воскликнул Матвей. — Так я и знал! И чего ты из Шереметьева не летишь, как все люди? Далось тебе это Внуково. Мало того, что аэропорт колхозный, так еще — пожалуйста…
— Но я же не специально, — растерянно проговорила Анна. — Просто из Внукова рейс был удобный.
— Вот тебе и все удобство. — Матвей кивнул подбородком на длинную шеренгу машин, неподвижно стоящих впереди. — Не слышала, президент никуда лететь не собирался?
— Понятия не имею, — вздохнула Анна. — Меня он, во всяком случае, о своих планах не информировал.
— А он никого не информирует, — усмехнулся Матвей. — Я однажды в точно такой же пробочке два с половиной часа парился, пока он с Рублевки не выехал. И, главное, на Кольцевой дело было — ни туда, ни сюды. Говорят, дамочку какую-то муж в роддом вез, так самому пришлось роды прямо в машине принимать. Ладно! — вдруг решительно произнес он. — Тут, слава Богу, не Кольцевая!
Матвей резко вырулил на пустую встречную полосу и понесся вдоль вереницы стоящих машин. Анна даже зажмурилась на мгновенье — представила, что сейчас им навстречу выскочит милиция или, того хуже, какая-нибудь, в самом деле, президентская охрана… И что тогда будет?
Но навстречу им никто пока не выскакивал. Они все мчались и мчались вдоль пробки, растянувшейся по всему Ленинскому проспекту, а встречная полоса по-прежнему была пуста — Анне казалось, что как-то зловеще пуста.
Матвею, правда, так не казалось.
— Нет, не президент, — уверенно заявил он, подмигивая своей растерянной маме. — А то б в нас уже стреляли. — И тут же завопил, предупреждая ее испуганный возглас: — Я шучу, шучу! Не бойся, мам, это так, мелкая шушера какая-нибудь в свое Внуково едет. Летит небось в Эмираты пузо греть, и как же без понтов? Ага, вот и граждане начальники. Погоди, я сейчас.
Он остановился, выскочил из машины и быстро пошел вперед — туда, где виднелся ряд милицейских мигалок.
Анна тоже вышла из машины, не зная — может быть, надо пойти за ним? Вдруг он начнет скандалить, влезет в какие-нибудь неприятности?
Но уже через пять минут она увидела, что сын бежит обратно и на ходу машет ей, чтобы садилась в машину.
— Я же говорил, мелкая шушера, — удовлетворенно заявил он, хлопая дверцей и срываясь с места — и вправду, показалось, что сразу со скоростью в двести километров. — А не обманул меня депутат, ксиву сделал крутую.
— Все-таки это так неправильно… — медленно проговорила Анна.
— Что неправильно? — удивился Матвей.
— Да вот то, что ты — обычный мальчик, которому хочется похвастаться, пусть и перед мамой, — запросто проезжаешь там, где взрослые люди проехать не могут. А они, может быть, опоздают на самолет, у них, может быть, все планы из-за этого нарушатся…
— Что поделаешь, так мир устроен! — засмеялся Матвей.
— Я очень рада, что ты цитируешь Толстого, — улыбнулась Анна, — но должна тебя разочаровать, ребенок: весь остальной мир устроен совершенно иначе. Во всяком случае, в разумной его части.
— Ты мне позвони, как до разумной части долетишь, — попросил Матвей. — Только звони на трубу, вряд ли я дома буду. Папа правда в Лондоне, ма, — сказал он, помолчав. — И он правда хотел сам тебя поздравить, но туман…
— Да. Туман, — машинально сказала Анна и тут же спохватилась: ей не хотелось, чтобы в ее голосе сын расслышал какие-нибудь ненужные интонации. — Матюша, если уж ты взрослый человек, то папа и подавно. И отчитываться передо мной не обязан. В Лондоне так в Лондоне.
— Позвони, — повторил Матвей. — И не грусти. Ты на свете всех милее. Для меня так уж точно.
Глава 4
За последние десять с лишним лет Анна объездила всю Европу, но единственной страной, в которую она приезжала как домой, была Италия. Она даже себе самой не могла объяснить, почему именно Италия, а не, например, Австрия — она ведь любила Вену с ее глубокой, живой элегантностью, или не Франция — Париж был единственным городом, в котором она чувствовала какую-то отточенную, доведенную до совершенства и тоже необыкновенно живую грандиозность. Но Италия — это было совсем другое. Это была печаль, и счастье, и любовь, и трепет в сердце, и слезы в горле, и все то, что у Анны всегда связывалось с понятием сильных чувств — то есть жизни. А почему, не объяснишь.
Она даже итальянский язык выучила, хотя в этом не было никакой практической необходимости. Для ее деловых контактов, да и просто для общения, вполне хватало английского: ей еще не встретился в Европе ни один интеллигентный человек, который его не знал бы. Но язык был едва ли не самой главной
