Я вернулась в спальню и посмотрела на свой рисунок уже критическим взглядом, как будто одно то, что она не приехала, свидетельствовало о его низком качестве. Рисунок был такой же, как и все остальные, — просто изображение группы людей. Я решила, что не смогу иллюстрировать книги для детей, за исключением тех, где описывались бы люди, слоняющиеся без дела.
На пляже было жарко. Наступило бабье лето. Генри сообщил мне, что начал писать роман.
— Наверное, Джулия могла бы тебе помочь, — сказала я. — Она редактирует книги для детей.
Я заметила, как обидели его мои слова, и поспешила извиниться, но при этом дала понять, что Джулия мне нравится и я хочу узнать, почему они порвали отношения.
Генри помолчал, потом рассказал мне о празднестве в Саутгемптоне. Тот дом — по его словам — был огромен и стоял прямо на берегу. Гостей собралось не меньше сотни, а то и целых две, для вечеринки был нанят джаз-оркестр.
Джулия вроде бы просила его надеть черный костюм, но он об этом то ли забыл, то ли решил, что и так сойдет. В общем, пришлось срочно брать костюм напрокат. Генри изобразил, как отец Джулии говорит: «Единственное, что надо уметь трубачам, — это владеть трубой». Кажется, ее отец произвел на Генри неблагоприятное впечатление.
Генри подробно описал взятый напрокат костюм: рукава оказались слишком коротки, и в целом он был мешковат, но все его убеждали, как этот костюм прекрасно на нем сидит. Остальные мужчины были в смокингах.
Все много пили, он тоже. Джулия то и дело представляла его каким-то людям, но Генри не запоминал их имена, а они не выказывали желания с ним разговаривать. Он пытался отпускать шутки — например, о причинах своих частых переходов из одного колледжа в другой, но никто не смеялся. Когда Джулия пригласила его на танец, он сказал, что под джаз, кажется, не танцуют. Но он просто не умел танцевать.
Там было много знакомых Джулии, которых она давно не видела. Все они хотели поговорить с ней. И потанцевать. Она была нарасхват.
Генри направился к бару и постоял там немного, пока не заметил, что путается под ногами у желающих дозаправиться. Он выбрался из толпы и стал наблюдать за происходящим. И вдруг поймал себя на том, что пьян. Одет в плохо пошитый костюм с чужого плеча и находится в совершенно незнакомом обществе. К тому же в полном одиночестве.
Иногда я испытывала на вечеринках это состояние. Хуже всего, когда понимаешь, что оказался в одиночестве. Как будто не достоин того, чтобы с тобой разговаривали. Я сообразила, что ему-то было вдвойне тяжело оттого, что это происходило на глазах у Джулии.
Однако я почувствовала, что во всем случившемся Генри склонен обвинять ее, хотя и не говорил этого прямо.
Я видела, как ему тяжело было все это рассказывать, и попыталась быть с ним поласковей. Придав своему голосу нежность, я сказала:
— Просто неудачная вечеринка.
Генри ничего не ответил. Я чуть было не выпалила: «Ты не любишь ее?..», но вспомнила слова Джулии: «Он никогда не говорил, что любит меня» — и произнесла вместо этого:
— А я-то думала, что она и вправду тебе нравится.
— Так оно и есть, — отозвался он. — Джулия великолепна.
— Мне она понравилась, — сказала я.
Генри кивнул, затем промолвил:
— У нас слишком большая разница в возрасте.
Это прозвучало так, словно он не одобрял свой выбор.
За обедом Генри быстро обгладывал кукурузные початки и рассказывал нам много интересного о Нью-Йорке. Как-то он гулял с танцовщицей со Среднего Запада, с которой случилась забавная история. Когда она впервые приехала в Нью-Йорк и шла по площади Вашингтона, к ней то и дело подходили незнакомые люди и советовали расслабить суставы, на что она отвечала словами искренней благодарности. Только позже она узнала, что это были торговцы наркотой, которые таким образом предлагали сигареты с марихуаной[4].
После обеда Генри стоял с отцом на крыльце и рассказывал о подготовительных курсах, которые он посещал, и о том, какие оценки, полученные в других колледжах, ему зачтут. Он выразил твердое желание учиться в Колумбийском университете, на что отец сказал: «Отлично!»
Мы с мамой убирали со стола, и она улыбнулась, услышав это. Ее радовало, что мы все вместе, для нее это был праздник. И когда она спросила: «Что-то было не так?», в ее голосе мне послышались нотки упрека.
Ночью, оказавшись наедине с пустыми койками, я долго не могла заснуть. Я встала, вышла из дома и, как была, в ночной рубашке пошла на пристань. Я уже прочитала «Гэтсби» и теперь глядела на лагуну, ожидая увидеть зеленый свет. Но ни в одном из доков света не было. Только в каком-то окне я разглядела огонек — да и то голубой экран телевизора.
Я задумалась над тем, что рассказал мне Генри. Вряд ли кто-нибудь, кроме меня, так настойчиво пытался понять его. Я всегда была на его стороне, о чем бы ни шла речь. Как и наши родители. От него, как от приятеля Джулии, ожидали на той вечеринке большего. Повсюду от него ожидали большего. Я не знала, что произошло между ним и Джулией. Меня пугала мысль, что мой брат потерпел фиаско в любви. Я и сама не понимала, как тут следовало поступить.
ПЛАВУЧИЙ ДОМ
Если вы настаиваете на продолжении игры, к которой по прошествии значительного времени не обнаружите естественной способности, это явится для вас катастрофой, раздражающей всех, кроме наиболее снисходительных соперников.
Утро нашего отлета. Джейми ставит кофе для нас обоих на ночной столик и снова забирается ко мне в постель. Сегодня мы должны отправиться в Сент-Круа — в гости к бывшей подруге Джейми и ее новому мужу. Я поднимаюсь без особого энтузиазма и говорю:
— Меня почему-то начинает пугать эта поездка.
Он смотрит на меня в недоумении.
Я пытаюсь сообразить, как бы это сформулировать.
— Я не знаю этих людей.
Он отвечает:
— Ты ведь будешь со мной.
У Джейми красивый голос — глубокий и звучный, — и он на секунду заставляет меня умолкнуть. Потом я говорю:
— Как-то не очень удобно проводить каникулы с дружком твоей бывшей пассии.
Он уверяет меня, что воспринимает Беллу совершенно по-другому, — они просто старинные друзья.
Я спрашиваю:
— И как же выглядит твоя старинная подруга Белла?
Он смеется и притягивает меня, чтобы поцеловать.
— Это был колледж, — с важностью говорит он, как будто речь идет об университете.
Пока он принимает душ, я наблюдаю за ним через океаны — самые светлые места занавески, на
