Колльбергу спиной, однако это не очень помогало. Немного поколебалась, а потом натянула свитер через голову.
— Неудобство в том, что потом человеку становится ужасно жарко, — вздохнула она.
Он сделал глоток кофе.
— Вам нравится? — спросила она.
Он сделал еще один глоток.
— Кофе прекрасный, — ответил он.
— Дело в том, что я вообще ничего не знаю. Совершенно ничего. Это было просто ужасно, я имею в виду Симонссона.
— Его зовут Рольф Эверт Лундгрен, — сказал Колльберг.
— Вот видите, еще и это. Мне ясно, вы считаете, что я произвожу впечатление… что это не показывает меня в благоприятном свете, если можно так выразиться. Ну, теперь уж с этим ничего не поделаешь.
Она с несчастным видом посмотрела на него.
— Вы, наверное, хотите закурить, — сказала она. — Однако у меня, к сожалению, нет ни одной сигареты. Видите ли, дело в том, что я не курю.
— Я тоже, — сказал Колльберг.
— Ну, тогда все в порядке. Так вот, в благоприятном я предстаю свете или нет, но я могу только сказать, как было дело. В девять часов я познакомилась с ним в Ванадисском плавательном бассейне, а потом пошла с ним к нему домой. Больше я ничего не знаю.
— Однако вы должны знать одну вещь, которая нас интересует.
— Что же?
— Какой он был? Я имею в виду, в сексуальном отношении.
Она растерянно пожала плечами, взяла сухарик и начала его грызть. Наконец сказала:
— No comments.[3] Я не имею привычки…
— Какой привычки вы не имеете?
— Я не имею привычки обсуждать мужчин, с которыми встречаюсь. Если бы, например, мы с вами вместе легли в постель, я потом не ходила бы по улицам и не распространяла бы о вас разнообразные подробности.
Колльберг раздраженно заерзал. Он возбудился, и ему было жарко. Он с удовольствием снял бы пиджак. Собственно, не было исключено, что он мог бы полностью раздеться и лечь с этой женщиной в постель. Правда, такие вещи при исполнении служебных обязанностей он делал очень редко и, главным образом, до того, как женился, но что было, то было.
— Я бы хотел, чтобы вы ответили мне на этот вопрос, — сказал он. — Он был нормальным в сексуальном отношении?
Она не отвечала.
— Это важно, — сказал он.
Она перехватила его взгляд и спросила:
— Почему?
Колльберг задумчиво посмотрел на нее. Ему было нелегко решиться, и он знал, что ряд его коллег посчитали бы его ответ гораздо худшей вещью, чем если бы он разделся и лег с этой женщиной в постель.
— Лундгрен — профессиональный преступник, — наконец сказал он. — Он признался приблизительно в десяти серьезных преступлениях, связанных с насилием. Доказано, что в прошлую пятницу вечером он находился в Ванадислундене в то время, когда там была убита маленькая девочка.
Она посмотрела на него и судорожно сглотнула.
— Ах, — почти беззвучно выдохнула она. — Я этого не знала. Никогда бы не подумала.
Через минуту она снова посмотрела на него ясными карими глазами и сказала:
— Этим вы вполне ответили на тот вопрос, который я задала. Теперь я уже понимаю, что должна буду вам ответить.
— Я вас слушаю.
— Насколько я могу судить, он был совершенно нормальный. Даже слишком нормальный.
— Как вас понимать?
— Ну, я хочу сказать, что я сама тоже совершенно нормальная в сексуальном отношении, но… хотя я делаю это редко, хочется, если можно так выразиться, чего-нибудь… необычного.
— Понимаю, — сказал Колльберг и растерянно почесал за ухом.
Несколько секунд он размышлял. Девушка внимательно смотрела на него. Наконец он сказал:
— Там, в Ванадисском плавательном бассейне в контакт вступил он?
— Нет, скорее наоборот.
Она внезапно встала и подошла к окну, откуда открывался вид на собор. Посмотрела в окно и сказала:
— Вот именно. Скорее наоборот! Я пошла туда вчера с мыслью найти себе парня. Я сделала это обдуманно, если хотите, можно сказать, что я подготовилась к этому.
Она пожала плечами.
— Я просто так живу, — сказала она. — Живу так уже несколько лет и могу вам сказать, почему я так живу.
— Не нужно, — пробормотал Колльберг.
— Но я с удовольствием вам скажу, — продолжила она, водя пальцем по занавеске. — Я объясню вам…
— Не нужно, — повторил Колльберг.
— Как хотите, но я могу поручиться, что со мной он вел себя совершенно нормально. Сначала казалось, что… что это его не очень интересует. Но… в общем, я уж постаралась, чтобы он наконец проявил интерес.
Колльберг допил кофе.
— Ну, наверное, это все, — неуверенно пробормотал он.
Она сказала, по-прежнему глядя в окно:
— Я поплатилась за это не впервые, но в этот раз получилось хуже всего. Это было очень неприятно.
Колльберг ничего не говорил.
— Это ужасно, — пробормотала она, словно про себя, водя пальцем по занавеске. Потом повернулась и сказала:
— Уверяю вас, что инициатива исходила от меня. Это совершенно очевидно. Если хотите, я могу…
— Нет, не нужно.
— И я могу вас заверить, что он был совершенно нормальный.
Колльберг встал.
— Собственно, вы мне тоже очень нравитесь, — сказала она ни с того, ни с сего.
— Вы мне тоже, — произнес он.
Он подошел к двери и приоткрыл ее. И потом с изумлением услышал свой собственный голос:
— Я уже полтора года женат. Жена на девятом месяце.
Она кивнула.
— Что же касается того, как я живу…
Она не договорила.
— Это не очень хорошо, — сказал он. — Это может быть опасно.
— Я знаю.
— Ну что ж, до свидания, — сказал Колльберг.
— Ну что ж, до свидания, — сказала Элизабет Хедвиг Мария Карлстрём.
