— ...На славный пи-и-ир!
Высказался, хвала богам! Это же сколько овец ему зарезать сегодня придется? Боком Тиндарею сватовство наше выйдет!
А вокруг уже — крик, а вокруг уже — рев. Раскраснелись лица, загорелись глаза. Попируем, богоравные, хлебнем самосского, зря, что ли, ехали, коням подковы стирали!..
И вдруг — смолкло! Разом, словно кто невидимый мокрой тряпкой голоса вытер. Те, что ближе стояли, колоннами застыли, кто подальше — шею вытянули и тоже замерли...
...Маленькая женщина в легком голубом гиматии стояла на ступенях. Ветер играл золотистыми волосами...
Раскрылись рты, выстрелили жарким потом ладони, звякнул о камень чей-то венец, с головы соскользнувший.
...Маленькая женщина улыбнулась, кивнула, чуть поправила золотые пряди...
— А-а-а-а-а-а-а-а-ах!!!
Единым вздохом толпа выдохнула. Выдохнула — вдохнуть не решилась. Елена!
* * *
— Да чтобы такую Агамемнону отдать? Да никогда!
— Костьми ляжем, не отдадим!
— Не отдадим! Стеной встанем!
Кружится голова, и ноги вот-вот в танец пойдут. Крепко выпить пришлось с богоравными! Увы, здесь злого молока не знают, да и разбавлять не любят.
— Скажем, чтобы все по обычаю было!
— На колесницах бега!
— И на копьях, и на копьях чтобы! И лук!..
Темно в саду дворцовом. Даже Луна-Селена за тучи спряталась. Допоздна гуляли, кое-кто и догуливает еще.
— И чтобы все вместе, заодно! Чтобы по обычаю было!
— По обычаю, по обычаю!
Кричат, друг друга переорать стараются. Полипойт, Пиритоя-богоборца сын, Агапенор Анкеит, Талпий Ойхалиец, наследник Эврита-лучника, близнецы Схедий и Эпистроф, два Аякса: большой Теламонид — лобастый и маленький — Оилид Эвбеец...
Мне и слова сказать не дали. А я и не рвусь. Пусть орут, пусть кулаками машут. Не сдюжить тебе, Атрей, со всей Элладой!
— Богоравные, а тут я вам скажу, служаночки! Козочки! Телочки!
— Так неудобно, Талпий, мы вроде как эти... женихи!
— И ничего неудобного, Филоктет! Это тоже обычай. А то застоимся в чреслах-то! Перед невестой опозоримся!
— Гы-гы! Га-га-га-га!
— Богоравные! А я знаю, как в дом пройти, где людская!
— Веди-и-и-и!
Гогот, топот — и я уже один. Только цикады трещат-стараются, в пляску зовут. А вот и Селена из-за туч выглянула! Правильно, что пряталась, с этой оравой и богине туго придется!
Эх, если бы еще голова не кружилась!
— Ты этого хотел, Диомед?
Обернулся.
Протрезвел.
Мама!
...Худенькая, в гиматии темном, на голове накидка, лицо совсем юное, незнакомое. Ну, так я маму всегда узнаю!
— Мама! Ты... Почему?
Не ответила, вдаль посмотрела. Туда, куда орава пьяная убежала.
— Думаешь, это ты придумал, сынок? Собрать всех разом, натравить на Микены, на Атрея, на Агамемнона? Знаешь, что бывает, когда гончие упустят добычу?
— Новую найдут, — улыбнулся я. .
— Или друг друга рвать станут. Я здесь из-за тебя, мальчик. Слишком много глупостей ты наделал.
— О чем ты, мама? — возмутился я. — При чем здесь...
— Молчи! — крикнула она, и я похолодел от ЕЕ голоса.
— Отец... МОЙ отец все никак не мог решить, как всех вас лучше собрать? Чтобы всех сразу! Не забыл?
— Но ведь это не война! — пробормотал я. — Это не война, мама!
А у самого кончики пальцев заледенели. Гекатомба! Всех вместе, всех сразу!..
— Пока еще не война, сынок! Пока... Думаешь, Атрей не выкрутится? Да ведь ему тоже вас всех стравить — слаще меда! Еще не понял?
Не понял. Но уже начал понимать.
— Надо уезжать. Дары вручить — и уезжать. Но, боюсь уже...
— Диомед! Эй, Диомед! Фу ты! Заговорились!
Любимчик! Подбежал, фарос нараспашку, волосы рыжие торчком...
— С кем это ты? Радуйся, красивая!
Я замер. Обмер. В истукана превратился. Жалко Лаэртида! Останутся сейчас от него одни сандалии. И то едва ли. Расплавятся!
— Ой! — это мама.
Мама?!!
— Не бойся, красивая! Я Одиссей, с Итаки. А ты откуда?
И улыбается! А мама...
— Я Арсиноя, Тидида сестра. Троюродная, из Куретии. Ой, Одиссей, а где это — Итака? Это далеко?
Плохо мне стало...
* * *
Звон, крик, уханье, стук, гогот, стоны. Копья — в щепки, щиты бронзовые гулом гудят. В самом разгаре потеха. Богоравные герои удаль показывать изволят!
А я в сторонке сижу, травку жую. Вроде как ни при чем. Горькая травинка попалась!
— Эй, Подалирий, выходи! Щас сделаю тебя!
Кто там такой страшный? Ну конечно, Аякс Теламонид, здоровило бычелобое. Покраснел, пыхтит, копье в лапище сжимает. Плохо сейчас Подалирию придется, хоть и Асклепиев он сын!
— Диомед, а может, мы с тобой на мечах? Деревянных?
Эге, длинный нос, кудри белокурые...
— Тебе все еще на бронзовых нельзя, Менелай Атрид?!
Плечами дернул, рядом со мной на траву бухнулся. Травинку сорвал...
— Мне все можно, Тидид! Кровь только...
— Пелопсова? — восхитился я. — Благородная больно?
(А Теламонид-то молодец! Сделал Подалирия, теперь сразу двумя занялся. Ну, бычок!)
— Гнилая, — вздыхает белокурый. — Царапина если — неделю не заживает. А поглубже — вся вытечет. Слыхал о таком?
Посмотрел на него — не поверил даже. Потом еще раз взглянул...
— Ты что, Менелай? Правда?
