— Во-во… Оно какое-то другое, будто на куски разорванное. Такое бывает только у тех, кто концы отдает…
— Ну, это ему не грозит, — попытался улыбнуться Келюс. — А знаешь, мне эти тайны надоели. Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!
Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:
— Вот что, господа, а также товарищи и граждане… По-моему, пора объясниться. Влипли мы, похоже, по-крупному. Пора, бином, выпутываться. Уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат…
— Не-а, не уеду, — последовало в ответ. — Должок кой за кем остался. Да и дома достанут. Втроем, елы, как-то веселее.
— Так вот, — вел далее Николай. — Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День — сами знаете…
Лунин постарался быть точным. Вначале он собирался промолчать по поводу странной двери на восьмом этаже Белого Дома, но понял, что без этого в его повествовании вообще не будет логики. Поэтому он изложил все, включая странный сон и соображения по объекту «Ядро».
— А я, елы, ничего не знаю, — вымолвил Фрол. — То, что в спину нам били, — это точно. И Китаец этот…
— Ярты, — напомнил Николай.
— Да ну их! — отмахнулся Фрол. — Может, показалось…
Однако Келюс настоял, чтобы дхар вновь поведал все, что помнил о яртах, а заодно и о своих соплеменниках.
— Да, мало чего я знаю, — подытожил Фрол, повторив свой рассказ о следах в воздухе и краснолицых нелюдях. — Про дхаров вообще сейчас мало кто чего помнит. Старики померли, язык, считай, забыли. Меня хоть дед учил. Он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было — убивали за такое. Так что теперь чистых дхаров почти что и нет. Я-то как раз настоящий, да толку с того? Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете…
Смеяться, конечно, никто не стал. Келюс, поняв, что от Фрола большего не добиться, вопросительно взглянул на Корфа. Тот почесал затылок.
— Знаете, господа, — начал он. — Не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, господа, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы мне поверили бы охотнее…
— Ладно, Михаил, давайте я попробую сам, — предложил Лунин. — Вы, как я понял, связной. Вас переправляют по секретному каналу — вроде той комнаты в Белом Доме — который имеет выход в этом институте. Пока все верно?
— Верно, — обреченно кивнул Корф. — Ну и влип же я!
— Кто-то наверху, возможно, в Центральном Комитете, поддерживает нелегальную связь с вашим правительством. Вас послали, поскольку вы — потомок русских эмигрантов и знаете язык. После похищения этого… скантра, установка не работает. Документов у вас нет, уехать не можете, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?
— Нет же, нет! — с отчаянием в голосе воскликнул барон. — Я действительно курьер. Вначале тоже думал — линия связи, этакая дыра в пространстве… Но не в посольстве дело. У нас тут вообще нет никакого посольства…
— У кого — у вас? — не выдержал Келюс.
— У Вооруженных Сил Юга России, — безнадежно вздохнул Корф. — Я бывший командир второго батальона Марковского полка. За Германскую имею Владимира с мечами и две Анны… Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете вызывать санитаров, я готов…
Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова был ранен. Орден Святого Владимира барон получил из рук Государя во время посещения им Юго-Западного фронта в октябре 16-го. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который
— версия для всех — занимался транспортными перевозками.
Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в странную, обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем он открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них явно имел отношение к линии связи, поскольку сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек. Другой, такой же молчаливый, вручал барону запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.
В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы. В Харькове в эти дни стоял теплый май… Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта
— полковник уже знал, что его зовут Семен — вдруг стал ругать большевиков, называя их «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка — август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь. Карту полковник передал в оперативный отдел, тщательно отрезав верх с надписью. Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…
— Да, круто, — резюмировал Келюс. — Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров — адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…
— Нет, нет, Николай, — заволновался полковник. — Наш отдел курирует сам главком, это все по его приказу. А Макаров… Знаю я Пашку — ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Да и к нашему отделу его близко не подпускают… Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…
— Елы, а зачем возвращаться? — удивился Фрол. — Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать. А то и в ЧК угодишь. Оставайся, не пропадешь.
— И вправду, — поддержал Келюс. — Там и так все ясно, а у нас, бином, похоже, все только начинается.
— Нет, Николай, — покачал головой Корф. — Не могу. Там друзья… А главное — та война — это моя война. Остаться у вас — вроде как дезертировать. Нет, господа, это бесчестно…
— Ну и чего, твое благородие, делать будешь? — поинтересовался дхар.
— Вообще-то можно к Президенту сходить. Только, елы, он того и гляди не поверит — запрет в Кащенку, а то и чего похуже.
— Высокоблагородие, — машинально поправил барон. — Нет, никуда я не пойду. И так перед вами расшифровался… Буду искать скантр — пока не найду.
— Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, — заключил Келюс.
— Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная…
— Н-да, — понял барон. — Например, дожить до утра. Дверь, господа, какая-то больно странная…
