— Яд? — Корф невольно вздрогнул.
— Сие, к прискорбию, весьма вероятно, — старик провел рукой над раной. — Оттого и обморок, ежели не чего хуже…
— Это ярты! — воскликнул дхар, появляясь с полотенцем. — Мне дед рассказывал…
— Бросьте, Фрол! — буркнул барон, забирая полотенце и принимаясь аккуратно вытирать кровь вокруг раны. — Какие еще ярты… Просто разбойники. А Волков — не иначе гипнотизер, сволочь…
— Не ко времени спорить, — прервал их Варфоломей Кириллович. — Рана скверная… Как звать вас, воевода?
— Извините, — спохватился барон. — Полковник Корф. К вашим услугам, сударь. Чтобы короче — просто Михаил…
— Согрейте воду, воевода Михаил, — велел старик, вставая, — рану промыть должно…
Корф отправился на кухню. Возле Келюса остались Фрол и Варфоломей Кириллович.
— Не верит он, — вздохнул дхар. — Сразу видать: городской.
— И я во граде рожден, — возразил старик. — Однако же вам, воин Фроат, верю, ибо с бедой подобной встречался… Ведомо вам, что от укуса яртова следует?
— Слыхал, — нехотя ответил дхар. — Теперь Француз… Ну, Николай… У них вроде как на привязи: волю потерял. А еще дважды, елы, укусят — он и сам яртом станет… Может, неправда? Может, врут?
— И сие возможно, — спокойно молвил Варфоломей Кириллович. — Поберечься же не помешает.
Когда барон принес горячую воду, старик осторожно промыл шею и плечи раненого. Затем, еще раз недовольно покачав головой, достал небольшую серебряную иконку.
— Воевода Михаил, — обратился он к барону. — Крепки ли вы духом? Не в обиду спрашиваю, а к тому, что не всякий человек подобное лечение переносит.
— Я в штыковую ходил, — пожал плечами Корф.
— Так тому и быть, — решил Варфоломей Кириллович, медленно поднося иконку к ране.
Несколько секунд ничего не происходило. Барон уже собирался звонить в ближайшую больницу, чтобы не терять времени, как вдруг иконка чуть заметно засветилась. Пораженные молодые люди увидели — или им только почудилось? — как кожа Келюса побледнела и начала растворяться, становясь невидимой. Заструился неяркий свет, и Фролу с Михаилом почудилось, что Николай превращается в полупрозрачный призрак. Исчезли неотмытые пятна крови, волосы обернулись чуть заметной дымкой, бледной тенью стала одежда. Но в глубине мерцающего силуэта клубилось черное пятно, пульсируя и увеличиваясь в размерах.
— Сердце затронуто, — задумчиво проговорил Варфоломей Кириллович. — Но попробовать надо…
Он поднес иконку ближе, принявшись нараспев произносить не очень понятные, но чем-то знакомые слова. Черное пятно запульсировало сильнее, словно сопротивляясь. Старик нахмурился и чуть повысил голос. Черные языки потянулись к ране, словно стремясь вырваться наружу. Иконка начала темнеть. Чернота стремительно истекала из раны, а образок постепенно темнел, пока не стал совершенно черным. Когда последние темные капли исчезли, и силуэт Келюса наполнился мягким светом, Варфоломей Кириллович, удовлетворенно вздохнув, махнул рукой. В ту же секунду видение пропало, и Лунин вновь стал похож на себя. Теперь он дышал ровно и спокойно, как будто крепко спал. Старик легким движением руки обмахнул иконку, и она вновь засияла чистым серебром. Спрятав ее, Варфоломей Кириллович нагнулся и с силой провел ладонью над раной, не касаясь кожи, а затем, взяв у Фрола полотенце, вытер выступившую кровь.
— О, Господи! — ахнул барон, не в силах сдержаться. Мокрое полотенце стерло кровь, но раны под ней не оказалось. Кожа стала ровной и чистой, без всякого следа шрама.
— Ну, прям как у меня, елы! — обрадовался дхар. — Только еще быстрее.
— Истину глаголишь, воин Фроат, — согласился старик. — Тебе яртов укус не страшен. Они тебя бояться должны…
— Это точно, — кивнул Фрол. — Перестреляю гадов, елы. Серебряных пуль бы достать…
— Пули серебряные только в романах, о коих воевода Михаил глаголил, хороши, — возразил Варфоломей Кириллович. — Серебро не всякого ярта возьмет. Иные давно закоренели, им и такое не страшно. Вот ежели дхар Истинный лик явит…
— Ну, это точно сказки, — отмахнулся Фрол. — Вроде царевны-лягушки с запасной шкурой.
— Господа! — поразился Корф. — О чем вы, однако? Мне и так в бедлам пора. Лучше скажите, что с Николаем? Ведь я сам видел — рана… Господа, я на фронте с четырнадцатого года… Не бывает такого… Может, все же врача вызовем?
— Лекарь не надобен, — уверенно заявил старик, вставая и поправляя плащ. — Раны, сей подобные, зельями не лечатся, но ныне страшное позади. Воину Николаю следует полежать три дня, а вам за тем проследить, ибо горяч он и непоседлив. И еще скажу: яртов покуда не опасайтесь. Уезжает Волков — надолго ли, не ведаю. Думаю, дней несколько передохнуть сможете…
— Варфоломей Кириллович, — прервал его Корф, давно собиравшийся с духом. — Мне, право, странно об этом говорить, но, может, вы подскажете… Их атаман — этот Волков — обещал, что через пару месяцев я, прошу прощения, рассыплюсь в прах. Только, ради Бога, поймите меня правильно…
— Будь мужествен, воевода, — сурово ответил старик. — На все воля Божья. Я помолюсь за тебя…
— Ясно… — сдавленно выговорил Корф, дернув плечом. — Значит, месяца полтора у меня есть… Ну, а там…
— Пойду я, — сказал Варфоломей Кириллович и неторопливо направился к двери.
— Постойте! — встрепенулся Фрол. — А как же с этими, елы, ярытниками? Пули не берут… Чего делать-то…
— Ты мудр, воин Фроат, — улыбнулся старик.
— Я? Да, елы, восемь классов, техникум вечерний…
— Ты мудр, — повторил Варфоломей Кириллович. — В тебе мудрость дхаров. Не торопись, воин Фроат. Придет время — поймешь сам. А Всеслав Волков — не просто ярт, и умереть ему не от пули. Прощайте…
— Спасибо, господин профессор, — крикнул Корф вдогонку, но старик, не оглядываясь, вышел, закрыв за собою дверь.
— Так… — подумав, резюмировал барон. — Во-первых, в холодильнике еще осталась водка, а во- вторых, Фрол, вы сейчас объясните мне все, что тут произошло…
Келюс спал на диване, а Корф с Фролом сидели за кухонным столом в компании с двумя пустыми стаканами и досуха опорожненной бутылкой.
— Ладно, — говорил барон, ударяя ребром ладони по столу. — Спиритизм, флюиды, Мессмер, граф Дракула… Помилуйте, Фрол, может, обойдемся без господина Стокера? Ну, видел я… Господин краснопузый майор проходит аккурат сквозь дверь. Знаете, когда меня долбануло под Барановичами, я вообще видел такое, что, право, не решусь…
— Ну а что это по-твоему? — поинтересовался дхар.
— А хоть гипноз… Все-таки двадцатый век… Синематограф, аэропланы, этот… телевизор…
— Лады, — пожал плечами Фрол, — можешь не верить, елы. А эти, в карету их, «черные куртки» существуют?
— Угу, — согласился полковник. — И бестии преизрядные.
— Ну и спорить не о чем. Все равно этот… скантр у них, так что придется познакомиться поближе. Елы, а если их вправду пули не берут, даже серебряные?
Барон лишь скептически хмыкнул — фронтовой опыт подсказывал ему обратное. Подумав, он поинтересовался:
— А что это за Истинный лик? Помните, Варфоломей Кириллович упомянул…
— Гипноз, в карету его, — мрачно ответствовал Фрол. — Дед говорил, что мы, дхары, вроде оборотней. Захотим — превратимся, елы, в снежного человека. В три метра — чемпион по баскетболу. Тогда, ясное дело, любого ярта можно в штопор скрутить. Будто поэтому нас ярытники и боятся…
