было.
— Не был уверен, честно говоря, — продолжал полковник. — Но теперь, думаю, вопрос ясен. Логово господина Волкова именно там. Этим же вечером предлагаю нанести ему визит.
— Стойте! — вмешалась Кора. — Волков там будет не один. У него остались эти… «черные»…
— Действительно… — Келюс открыл записную книжку на нужной странице.
— Если это и в самом деле список его, бином, гвардейцев, то тут их одиннадцать.
Барон кивнул.
— Троих можно вычеркнуть, — продолжил Лунин. — Тут воин Фроат постарался. Кого-то еще прищучили на Головинском…
— Думаю, по меньшей мере, двоих, — предположил Корф. — Господин чекист говорил о трупах во множественном числе.
— Значит, в худшем случае их осталось шестеро, — проделал несложный подсчет Николай, — плюс Волков.
— А у нас три револьвера, — задумчиво проговорил полковник. — И две бомбы. Немного, конечно, но ежели повести дело с умом…
— Пули их не берут, Михаил, — покачала головой Кора. — Вы же знаете…
— Да… — Келюс вспомнил страшное окровавленное лицо ярта, которому прострелил голову, и нахмурился. — Тут надо что-то, бином, посерьезнее.
— Не знаю, не знаю, — пожал плечами барон. — Конечно, читать приходилось: осиновые колья, чеснок, омела… Но думаю, ежели бомбой, то надежнее будет.
— Надо пробить сердце, — подсказала Кора и, немного помолчав, добавила, — это не убьет, но двигаться они уже не смогут.
— Ну что ж, — согласился Корф, — в сердце, так в сердце. Думаю, не промахнусь…
Совещание было прервано — зазвонил телефон. Келюс поднял трубку, минуту слушал, а затем бросил: «Сейчас еду!» Лицо его при этом стало пепельно-серым.
— Мик, ты с машиной? — спросил он, не реагируя на посыпавшиеся вопросы.
— Ну… на тачке, — кивнул Плотников. — А что такое?
— Фрол… Лида… Они в больнице… Какой-то грузовик… Лиде совсем плохо… Таки достали…
Гулкая тишина темного и пустого больничного коридора лишь изредка нарушалась быстрыми шагами людей в белых халатах. Коридор оканчивался стеклянной, занавешенной серым пологом дверью, перед которой на линолеуме была проведена жирная белая черта, запрещавшая вход. За этой чертой — в реанимации — уже несколько часов находилась Лида.
Келюс и Фрол сидели на стульях и молчали. Дхар выглядел неважно: и без того исцарапанное лицо покрывали свежие ссадины. Под левым глазом расплылся синяк, а ухо украшал огромный кусок пластыря. Впрочем, все это в данный момент абсолютно его не волновало.
— Пойдем, Фрол, — Лунин неловко приподнялся, — до утра ничего нового не узнаем. Родители — и те уехали. А утром позвоним…
Дхар послушно встал, и они пошли к выходу.
Весь день Фрол, отбиваясь от врачей, пытавшихся уложить его на койку, просидел у дверей реанимационного отделения, но утешительного узнал немного. Уже вечером врач заявил, что опасности для жизни нет, но (это он просил покуда не говорить даже родителям) девушка на всю жизнь останется инвалидом. Сильный удар, раздробивший в нескольких местах кости, повредили позвоночник.
В квартире было тоже тихо. Все собрались на кухне. Чье-то предложение вскипятить чай повисло в воздухе. Барон молча курил, глядя в темное окно. Кора сидела в углу, куда не достигал свет настольной лампы, и сама казалась тенью, Мик и Келюс держались поближе к сидевшему у стола Фролу. Поначалу Лунин опасался, что дхар начнет требовать немедленных действий, но тот внешне оставался спокоен. Молча выслушав все, что узнали другие, он коротко, но четко пересказал беседу с Волковым.
— Надо было его кончить, елы, — заключил свой рассказ дхар. — Разорвал бы гада на части! Пули испугался, дурак…
— Ты бы не убил его, — возразила Кора. — Иначе Волкову давно не ходить бы по земле.
— А в сердце? — спросил Келюс. — Если пулей.
— Он не такой, как его ярты. Не знаю, есть ли у него вообще сердце.
— Да что он, бессмертный, черт возьми?! — поразился Мик.
— Да, — просто ответила девушка.
— Кирилыч что-то говорил о его имени, — наморщил лоб Фрол, припоминая рассказ Келюса.
— Точно, — кивнул тот. — Вроде бы Волков забыл свое имя — то, что ему дали при крещении — и если позвать по имени, то тут ему и конец. Типичная экстрасенсовская выдумка — слово-ключ. Включает закодированную программу.
— Я слыхал что-то подобное, — задумчиво проговорил Корф. — Не про экстрасенсорику — тут я профан. Но я где-то читал, будто по имени человека зовет Бог. И если человек забывает имя, Бог не может его окликнуть…
— Колом бы его, елы… — буркнул Фрол, не очень доверявший предложенному способу. — И без имени обошлись бы. Да все равно, в карету его, имени-то мы не знаем…
— Ну, а еще он тебе ничего не сказал? — настаивал Лунин. — Вспомни, еще раз, воин Фроат. Ну, хоть что-нибудь!
— Да не говорил он ничего такого, — пожал плечами дхар, — все намекал, что давно живет. Мол, наш век ему не нравится, будто у него этих веков было, елы… Вот о Коре сказал…
Дхар прикусил язык, но было поздно. Все взгляды устремились на него.
— Ну, имя назвал. Ее имя…
— Кора, тебя же зовут… Ты же Кора?.. — спросил растерянно Келюс, обращаясь к девушке, которая, казалось, растворилась в густой тени, окутавшей угол кухни.
— Меня так зовут, — спокойно ответила та, — может, раньше у меня было другое имя — не знаю. Вернее, не помню…
— Как не помнишь, елы? — удивился Фрол. — Ты же о себе рассказывала! Что студенткой была…
— Это я узнала от Волкова…
— Постойте, Фрол, — вмешался барон, напряженно следивший за их диалогом. — Но если вы узнали ее настоящее имя, то должны молчать. Ведь не хотите же вы, чтобы Кора…
— Я не исчезну, — покачала головой девушка, чуть подаваясь вперед, отчего ее бледное лицо выступило из тени. — Я заговоренная, и только Волков может меня освободить. Он — или его смерть. А сам Волков — не просто ярт. Мы забываем наши имена, но они не могут нам повредить. Волков
— совсем другой…
— Он сказал, — неуверенно начал дхар, — что тебя зовут… звали… Таня… Татьяна Корнева…
— Корнева… Татьяна… — медленно, почти по слогам, произнесла девушка, — может быть… Не помню, Фрол…
— Хватит, господа! — от волнения барон повысил голос. — Пожалейте Кору… Давайте-ка об этом мерзавце. Фрол, вы не помните больше ничего?
— Ничего, елы. Ну, белый костюм — тот, что вчера. Да, еще перстень — дорогой, с печаткой…
— С печаткой? — встрепенулся Келюс. — Что ж ты молчал, якут ты этакий! На печатке была надпись?
— Надпись? Нет, там какая-то кошка… или, елы, тигр…
— Нарисовать сможешь?
Фрол без особой охоты сходил за карандашом и стал прямо на салфетке набрасывать запомнившееся ему изображение. Все с нетерпением поглядывали через плечо дхара, наблюдая, как из-под грифеля возникает застывший в прыжке зверь. Наконец, Фрол отложил карандаш и представил рисунок на суд зрителей.
— По-моему, тигр, господа, — заметил барон без особой уверенности.
— Пума, — возразил Мик.
Келюс воздержался высказывать свое мнение по столь спорному вопросу. Он молча разглядывал
