то родную! Айгиала, сестра Алкмеонова, чудище конопатое, так та вообще из дому ушла, теперь у дяди Эгиалея живет. Он ее даже усыновить хочет. Удочерить в смысле.
А дядя Эгиалей хмурится. Ничего не говорит, но хмурится. И верно, в агеле Алкмеона уже с десятка три будет. А если свистнет, то и сотня набежит!
У Медного Дома (который - Палаты Данаи) - У Медного Дома - камни вповалку. Пару лет назад начали разбирать - бросили. И яма - тот самый погреб, где Даная скучала. Глубокая! Свалишься, костей не соберешь.
Где они? Ага, за камнями!
Хохот, нет, даже гогот. Плач. Снова гогот.
– И - раз! И - раз! Подмахивай, сучонка, подмахивай, а то в гости в Данае отправим! На самое донышко! Будешь там Зевса дожидаться! И - раз!
Гогот. Плач.
– Пятеро, - шепчет Сфенел (басом шепчет, понятно).
– Шестеро, - уточняю я. - Пошли!
Пятеро, шестеро, все равно - нечего им на нашей улице делать!
Камни под ногами, на руках - пыль, на хитоне - пыль. Ничего, сейчас мы им!..
У самой ямы Данаевой - площадка. Посреди - каме-нюка четырехугольный. А рядом с ним…
– Тьфу ты! - морщится Сфенел.
И действительно, 'тьфу ты!'. …Девчонку животом на камень положили - голую, только браслеты на руках оставили, один жеребцом сверху пристроился, другие кругом стали. Стали - гогочут. Ну и морды, понятное дело, дионисийские. Вакханты, понимаешь!
– И - раз, и - раз, и - раз! Да поживее, подстилка храмовая!
Теперь ясно, кто плачет. Кто - и почему. Наверное, иеродула из храма Афродиты Горы. Не из самого храма, эти за ворота не выходят, а из тех, что за стенами, из рабынь - или из подкидышей- вскормленников…
– Эрот! Эрот, ребята! Эро-о-о-т!
Это жеребец который. Отвалился, себя по приапу поглаживает. Зевс-Лебедь нашелся! Не тот, что летает, а тот, что заборы…
– Пошли отсюда, - вздыхает Сфенел. - Ну его, на срамотищу этакую смотреть!
Действительно! И связываться не хочется. А девчонка все плачет, а эти все гогочут. Один (знаю я, Кипсей, первый Алкмеонов подпевала!) вперед выходит.
– Чур я! Я следующий! Я! А ты, дрянь, подмахивай, а то высечем!
– Господа! Господа! Пожалейте! Пожалейте!
Это девчонка. Не плачет даже - пищит. Понятное дело - рабыня, потому и 'господа'. Тоже мне, господа нашлись! Господа в Микенах!
– Пожалейте! Не могу уже! Больно… Пожалейте! Сползает с камня - прямо животом на землю, видать, ноги уже не держат…
– К-куда, куколка? На-зад! - это Кипсей. Медленно, словно нехотя, поднимает ногу (сандалий тяжелый, с медной подошвой). Поднимает, примеривается…
– Стоять!!!
А это уже я.
Стоят!
Сгрудились, псами-спартаками' ощерились, кто-то за рукоять взялся. Эге, у двоих вроде как кинжалы, а у жеребца… Да, точно - меч в ножнах с земли поднимает! Тоже мне, Арей-Ярый нашелся, с мечом по Аргосу ходит, болван!
– Сказано, стоять! (Сфенел - басищем.) Ага, отдернул руку!
– Да вы кто такие, Химера вас!.. Переглядываемся с Капанидом. Ну и набромились, не узнают! - Так это же Дурная Собака! И Сфенел с ним! Хвала богам! Узнали! Узнали, захихикали. - Чего, тоже захотелось? В очередь, ребята, в очередь Мы эту дульку выиграли - честно выиграли, как полагается. А ты - назад! Последнее - уже девчонке. Она как раз убежать хотела. То есть не убежать, конечно. Уползти.
– Валите отсюда, - предлагаю я как можно спокойнее. Нет охоты драться! Мне не драться, мне над заданием дяди Эгиалея думать нужно. О том, что краской на остра-коне написано.
– Извини, Тидид! Мы думали, тут поспокойней будет. Но если хочешь, уйдем. Тут ребята эту дульку заловили, попользовались всласть, а потом мы ее в кости, понимаешь, выиграли!
Спартак - злобный пес из свиты Артемиды.
Кипсел лениво тыкает девчонку в бок. Сандалием.
– Уходим, ребята! Эй, Аристилл, Стобей, тащите ее! Что-то он вежливый сегодня! И Алкмеон, как встретимся, первый кланяется. Неспроста! А не потому ли, что дедушка Адраст скоро месяц как с ложа не встает? Небось Заячья Губа уже и венец примеряет?
Пеласги ворчат, смотрят голубками Стимфалидами, но начинают собираться. Девчонку подхватывают под руки.
– Пожалейте…
Тихо так сказала, безнадежно. Не сказала - простонала. На миг я прикрыл глаза. Не мое это дело, таким, как она, Пеннорожденная всех мужчин любить велит, не разбирая, никому не отказывая. А мне ведь и после дедушки Ддраста в Аргосе жить!
– Пошли, ну их! - шепчет Сфенел. Ему тоже не пр себе, но не связываться же с этими из-за дульки! Тем более все по правилам. Мы попросили - они уходят. Жалко девчонку, но… …блеснуло перед глазами колдовское ночное серебро.
'…Пообещаешь… Поклянешься именем своим и кровью своей… никогда… не ударишь, не оскорбишь, не надругаешься…' Я не бил и не оскорблял ее. Светлая. И не я надругался над этой бедняжкой! Но ты права… Открыл глаза. Выдохнул. - Ее оставьте! Поняли? И снова рычат, щерятся, кто-то, особо надионисившийся, уже и нож достал. И подступают - ближе, ближе…
А голоса! Не говорят - подвывают.
А я и не слушаю. На ножи смотрю. Мы-то свои не взяли. Еще не хватало по Глубокой с кинжалами хеттскими разгуливать!
– Катитесь отсюда, афедрониды! - предлагает Сфенел, подкидывая на ладони камешек (с мою голову камешек!).
– Не надо! - шепчу я. - Убьем ведь!
И никто, даже Капанид, не знает, как мне сейчас страшно. Не ножей их дурацких. Себя! Отец лишился дома очага, а ведь он за деда заступился. За басилея законног А что обо мне говорить будут? Еще шажок, и станет дурная Собака - Собакой Кровавой. И что тогда?
– Уйдите, - говорю сквозь зубы, глядя прямо в глаза - одуревшие, в пьяной поволоке. - Хуже будет болваны!
– Собака этолийская! - Жеребец выскакивает вперед, в руке - меч его дурацкий. - Собака этоли… … Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Стра но, я не могу ее увидеть. Только плеск - и легкий теплый ветерок.
Тихо-тихо.
Тихо…
Река совсем близко, только шагни, только вдохни погл) же свежий прозрачный воздух…
Выныриваю! Ищу руками берег. В себе зацепку ищу. Дядя Геракл говорил - главное, твердое нащупать. Вокруг. Или в себе самом. Ухватиться, задержаться, не дать захлестнуть с головой…
Тщетно! Берега нет, и меня больше нет, есть только река…
Плещет, плещет… …И рука Капанида на горле - боевым захватом. В крови рука.
– Сильно? - выдыхаю. - Ранен… сильно?
Глаза уже шарят вокруг. Крови много, но пореза не видно.
– Да царапнули! - Сфенел морщится. - Только не меня - тебя.
