Долго дядя молчал. Наконец кивнул, палочку сво поудобнее перехватил.
– Хорошо, расскажу, как сам понимаю. Пойдем!
Идти далеко не пришлось. Знакомый стол, на нем щит медный, а на щите - горы, домики, реки, маленький кораблик…
Наш мир.
Номос!
Служанка, наверное, думала, что я до утра не вернусь, и привела своего конюха прямо к нам. Дверь, что она щеколдой изнутри закрыла, я вышиб (тоже мне дверь!), на конюха и смотреть не стал - он и сам в окошко выпрыгнул, голозадый, а у служанки, как она заикаться чуть поменьше стала, поинтересовался лишь, все ли с девушкой в порядке. Оказалось, в п-п-порядке. П-п-помылась. П-п-поела самую малость. П- п-попила. Сп-п-пит.
Ну и пусть себе спит! Я тоже додремал до утра, затем плащ прихватил, велел дверь починить и убежал.
В лес.
А Сфенел говорит, что всех моих служанок вместе с привратником и поваром надо повесить - на потолочных балках. Может, и вправду?
Почему многие леса боятся? Года два назад погнали нас, эфебов, в самую глушь - за реку Инах, к Немее. Конечно, это для Арголиды глушь, а для Аркадии или для моей Этолии - чуть ли не двор проходной. Хотя это еще как посмотреть. Там ведь, у Немей, еще лет тридцать тому львы жили! Пока дядя Геракл не пожаловал.
Задание простое было - неделю в лесу просидеть, костры не жечь, себя не выдавать. И не попасться - другие эфебы по лесу ходят, следы ищут. Поймают - вздуют от ДУШИ. Кое-кого поймали - вздули. Ферсандра поймать не смогли, зато потом искали два дня. Нашли - а он зеленый, как дриада какая-нибудь. Зеленый - и молчит. То ли от голода (это в лесу-то голодать!), то ли от самого леса. вот чудик!
А я бы в том лесу и месяц просидел! Только без костров холодно.
И действительно, где еще подумать можно, чтобы не мешал никто? Ни пеласги, ни друзья-приятели, ни стража Ночная, что прямо в полночь орать начинает: 'Спи-и-и-те спокойно-о-о-о, жители сла-а-авного Аргоса-а-а!'. А в лесу - благодать! Тем более и костры жечь можно, не запрещает никто.
А таблички с папирусами мне в лесу не нужны. Па- , мять хорошая, могу прямо на земле всю нашу Ахайю нарисовать - и реки, и города, и берег морской, и горы. С этого я и начал.
Ночь. Костерок погас, и даже угли уже не светят. Хорошо, что осень теплая, а то я сгоряча не тот плащ захватил. Надо было пастуший брать, из шкур козьих, а я обычный взял - серый, эфебский.
Ночь…
– Мама, тогда под Фивами… Папу нельзя был спасти? Я уже тебя спрашивал, а ты так и не сказала… Мама!
– Он был смертельно ранен, сынок. Ни один знахарь не помог бы. Даже Асклепий…
– Асклепий? А ты, мама? Я знаю - нельзя, но ведь… Ты его любила, мама! Мама, почему ты молчишь? Ведь ты же ИХ не боишься?
– ИХ, сынок? Не их, НАС… Не боюсь. И не люблю. МЫ, Семья и все остальные - не люди, Диомед…
– Знаю, мама.
– Люди могут ненавидеть, могут любить. МЫ тоже можем любить, но не друг друга. Вначале кое-кто из Семьи пытался, как и люди, жениться, детей заводить. Дети-то заводились, а любви не было. А потом поняли - МЫ не любим своих. У отца полно детей, но они либо от людей, как у нас говорят, от 'земных' женщин, либо он просто брал НАШИХ женщин силой. Или обманом. И не только он… Знаешь, у тебя был брат, Диомед. Я тебе еще не говорила…
– Б-брат?! Мама! Но почему?..
– Он давно умер. Давно-давно, за много лет до того, как мы познакомились с твоим папой. Его звали Эрихтонии, он родился в Аттике, и я его очень любила. Его - но не его отца. - Тебя… тебя на нем женили? На этом отце?
– Сынок, сынок! Не женили, а выдали замуж. Только меня не выдавали. Отец запретил, ему предсказали, что мой сын станет сильнее отца. А если отец - из НАШИХ, представляешь, что может быть? Поэтому я - Дева. Мне просто нельзя выходить замуж. А тогда меня изнасиловали…
– Мама-а-а! Я… Я его…
– Не надо, сынок! Я с ним сама потом рассчиталась. Теперь он хромой, уродливый… и детей у него уже не будет. А тогда… Я была совсем девчонкой, а он - мой родич, старший родич, я ему доверяла. Он просто набросился на меня, как мерзавцы, которых ты разогнал, на ту бедную девочку. За меня некому было заступиться… Сын мой родился страшным: наполовину человек, наполовину - дракон. Он не стал НАШИМ, хотя и мог бы, ведь он НАШ ребенок. Отец - МОЙ отец - не позволил. Но я очень любила моего Эрихтония, он стал царем, басилеем Афин, все его очень любили, а когда умер - долго плакали…
– Я… Я не знаю… Значит, ВАШ сын - не обязательно такой, как ВЫ? Как же так?
– Потом, сынок, потом… Расскажу как-нибудь. Дети Семьи - не всегда НАШИ, а дети людей не обязательно уходят к Гадесу. Особенно те, у кого есть НАША кровь…
– Но папа…
– Хочешь правду, Диомед? Тидея можно было спасти. И даже, может быть, сделать НАШИМ. Но не его - его безумие. Понимаешь?
– Значит, правда? Он… Он сошел с ума?
– Его безумие все-таки вырвалось - как зверь из бронзовой клетки. Вырвалось - и само стало Тидеем. Он так и не смог прорваться через огонь. Я знаю, ты пытаешься… Будь сильным, сынок! Отец хотел, чтобы бессмертным стал ты…
– Не хочу! Не хочу! Не хочу быть таким, как ВЫ! ВЫ! Дядя Капаней был прав, прав!..
– Не плачь, маленький, не плачь…
– Яне плачу! Не плачу. Но, мама, почему?..
Костер давно погас, на востоке, над недвижными Зонами старых грабов, уже белеет. Не сплю. Ночь…
Домой я Вернулся вовремя, как раз чтобы столкнуться возле дверей (починили-таки двери!) с гонцом от дяди Эгиалея. Вот чудеса! Зачем гонец, я и сам все знаю. на пятый день, в полдень, в Пелопсовых Палатах. Хитон, серый плащ, меч при поясе. Ну и то, что я придумал, само собой.Как бы не так! Не серый плащ, а фарос. И не меч - кинжал парадный, в золоте который. И диадема. Диадема? Пока я моргал, гонец дальше побежал, а я у дверей починенных остался. С открытым ртом. Фарос я сразу нашел - отцовский. Хорошо хоть я его раз в год надеваю, поэтому стирать не надо. И кинжал есть с ножнами в золоте. Дрянь ножик, от лезвия труха одно осталась, зато рукоять тем же золотом сверкает. Это еще прадеда - Портаона. Того, от которого мне и меч достался А вот диадема… Отцова - серебряная, давно в храме Афины-на-Лариссе лежит. Да и зачем мне она? Даже по праздникам не надеваю. Ладно! Пока я вепрем эрифманским по дому метался, мне служанка пыталась про кого-то что-то объяснить. Мол, три дня полежала, поплакала, молока козьего попила, потом ушла. И все благодарила, все обещала богов за 'господина' молить. Только уже на улице понял, про кого речь была. Понял - и забыл почти сразу. Отлежалась девчонка - и хорошо. А что богов молить станет, так тоже неплохо. Всегда приятно, когда за тебя богов молят!
А ведь ей ВСЕХ мужчин любить положено! Как же это можно, чтобы ВСЕХ?
– Радуйся, ванакт Адраст, богоравного Талая сын, Аргоса владыка богоравный! Диомед сын Тидея по божественному повелению твоему к стопам твоим припадает! Да будет власть твоя вечной,
