смысле. гермофродит нашелся, понимаешь!
Думал, война приснится. Зря, что ли, я четыре дня только об этих Фивах и размышлял? А если не война, то все премудрости, мою бедную голову забившие. И что же? Вместо Фив, вместо семи ворот, вместо Серебряных Палиц (лучшая сотня басилеева!) дорог, крепостей приграничных, Тиресия Боговидца (вот бы с кем поговорить!), приснилась мне дулька.
Та самая, в браслетах.
Будто лежу я в горнице, светильник в углу чадит-помирает, а она входит и голосишком своим писклявым…
– Радуйся, богоравный!.. -…Радуйся, богоравный! Что за Танат? И во сне эхо?
– Господин Диомед, я…
Пока глаза продирал, пока пальцы знаком-оберегом складывал, понял - не сон. Вот светильник догорает, а вот и…
– Сгинь!
Не сказал - подумал. В окошко взглянул - темно. На Дульку посмотрел - на ней хитон тканый, в серебре (уж не из Капанидовых ли сундуков?). А как звякнули ее браслеты, так я и проснулся.
Окончательно.
– Ты… Ты чего? И увиделась мне веревка. Та, на которой я служанок вкупе с привратником повешу. Прав Сфенел, надо! И действительно, спит себе господин Диомед, от трудов праведных, Ареевых, отдых вкушает…
Я… Я пришла любить тебя, господин… Футы!
– К Капаниду иди! - буркнул я, на левый бок поворачиваясь. - К богоравному Сфенелу. На конюшню. В стойло…
Ох, узнаю, кто ей двери ночью открыл!.
Лег, покрывало на голову накинул… Что такое? Неужели плачет?
Плачет!
Почти так же, как когда пеласги-ублюдки ее насиловали. Я даже испугался.
– Ты… Не надо! Не надо!
Пока усадил, пока воды принес вкупе с полотенцем, пока себе водой в лицо плеснул…
– Я… Я пришла любить тебя, богоравный господин Диомед! Я должна любить тебя! Я - рабыня Афродиты Пенорожденной, мне так приказали…
Бормочет, слезы полотенцем утирает - и на меня смотрит. Мне даже не по себе стало. Или я ей не то брякнул спросонья? А ведь точно! Зря это я стойло помянул!
– Как тебя зовут?
– Амикла, господин Диомед! - сказала и потянулась - ближе, ближе. - Меня из Амикл сюда продали, поэтому зовут так. Я - иеродула, раба Киприды1, я должна любить всех мужчин…
И вдруг почудилось - не то эта девочка сказать хочет. Совсем не то! Будто рот одно говорит, а глаза - другое совсем.
– Я… Я красивая, господин Диомед. Я умею мужчин любить! Я все умею!..
А хитон уже на полу! Когда только успела? Улыбнулась сквозь слезы, вновь вперед подалась. …А я стою себе столбом. И не потому, что не знаю, чего с дульками этими делать. Ночуют у меня порой - и дульки, и свободорожденные (и богоравные - иногда). Да только…
– Я все умею, господин! Я все умею…
– Киприда (а также Пеннорожденная)-Афродита. …Не все! Не засветится ее кожа, не унесет меня ночным ветром над безмолвным лесом, не плеснет в глаза кипящим серебром…Потому и не задерживается здесь никто. Уходят! И уже слушок ползет-извивается: Диомед, Собака Этолийская, лошадей только любит. А о девчонок сандалии вытирает.
Но ведь неправда это!
– Я… красивая…
Тихо так сказала, безнадежно. Как В тот миг, когда пеласгов умоляла.
И уже не знаю, кого винить? Закляли меня, что ли? Ведь красивая девчонка, таких не на каждой улице встретишь! Другой лишь заметит - на колени упадет. А я… Груди вижу (маленькие, обвислые немного, на левой - родинка), синяки на ногах, на щеке - царапина, еще не зажила. И пупырышки на животе…
– Я… Я и танцевать могу! Я хорошо танцую…
– Сядь!
Понял - ничего с собой не сделаю. Ни-че-го! И она ничем не поможет. Ведь что осталось от тех девчонок, что ко мне приходили? Помню только: одна пыхтит, другая вертится, у третьей изо рта пахнет…
Думал сперва - просто так Светлая сказала. Просто так…
'…Ты будешь искать меня всю жизнь. В каждой женщине, понимаешь? Искать - и не находить'.
– Слушай, Амикла, а чего ты в храм боишься возвращаться?
Шморгнула носом (нос короткий, маленький, куда там Капанидову!), плечиками дернула: ~ - Не хочу, чтобы высекли! Я ведь повеление Пенно-Рожденной нарушила. Нам всех мужчин любить приказано, понимаешь? Всех! А те господа, ну, которые тогда…
– Те ублюдки, - с удовольствием поправил я.
– Я их всех любила! Честно! А они… они не очень меня любили. Они силой заставляли, били. Силой нельзя - ведь это же любовь! Плохие они!.. Но все равно, я должна их любить!
– Ну и богиня! - вновь не утерпел я. - Сама бы попробовала!
– Ты не понимаешь! - Амикла вскинулась, вновь шмыгнула носом. - Когда я их люблю, я и есть Афродита! Настоящая! Это она любит - ну, и я немножко… А я их не смогла больше любить. И еще я не принесла серебра богине, а я должна каждый вечер серебро в храм приносить, которое мне за любовь дают. Много серебра… Поэтому я обязана рассказать это господину Стрепсиаду, а он должен высечь меня перед алтарем. Больно высечь! А я не хочу! А хочу господина Сфенела любить. И тебя тоже! Только тебя больше…
Я прикрыл глаза - на миг, всего на миг. Нет, не блеснет серебро, не засветится, не унесет над ночным лесом. Просто девчонка, исцарапанная, в синяках, с родинкой на левой груди. И я - истукан деревянный.
– Я… Я всех люблю, господин Диомед. А тебя… А тебя тоже люблю… Ты… Ты не делай ничего, ладно? Просто ложись, я тебя любить буду…
Потянулась ко мне, коснулась губами плеча… шеи… груди… повязки на руке…
Афродита! Бедная маленькая Афродита с пупырышками на коже. Богиня, которая боится, что ее высекут…
– Завтра на рассвете - у алтаря Реи. Оттуда - бегом, в полном вооружении, затем - учебный бой… Старший эфеб Диомед, ко мне!
Сегодня занятие ведет Эматион. Правда, занятием это и не назовешь. Копье, лук (опять промахнулся!), подгонка панциря. А вот завтра!.. Мне же сотню дядя Эгиалей обещал! Моя сотня против… Интересно, против кого?
– Тидид, ты остаешься в городе. Что-о-о-о?
– Приказ лавагета. Из города не выезжать, ночью оставаться дома. Повторить!
Повторяю. Повторяю - а сам еле на ногах стою. Да как это? Мы ведь готовились, столько готовились! Мне уже сотню обещали!
– Р-р-разойдись!
