дядюшку Терсита.
Оружие спрятано, даже доспехи надевать ни к чему. Некому Живоглота защищать! Поднимайся по старым ступеням - и бери басилея за жабры.
Скучно даже!
Много я чего передумал, пока сюда ехал. Обо всем думал, но все больше о деде. Ведь не всегда таким он был. Стариков послушать (самому не довелось, да Фоас рассказал), так первым храбрецом слыл Живоглот, героем. Еще бы, Беллерофонтов побратим! Самого Беллерофонта, шутка ль? Говорят даже, что не один Главкид Беллерофонт Химеру Огнезевную убивал, а с дедом. Странно даже, а как подумаешь, чего же тут странного? Ведь Ойней Партаонид - самого Мелеагра-героя, дяди моего сводного, отец. Он же папин папа!
– Вот ведь как случается! Был героем - Живоглотом стал.
Я смотрю на Фоаса, он - на меня. Кажется, и моему чернобородому родичу не по себе в этих стенах. Всякое о дворце дедушкином говорят. Будто и не дворец это, а пещера с дюжиной Химер. И с Гидрой в придачу.
– Ты… Ты… Ненавижу! Ненавижу! Думал, он на грифа похож, дед мой Живоглот. На злого грифа, что сидит в каменных палатах на троне каменном. Сидит, глазами круглыми вращает, ищет - кого бы склевать. А он рыбой оказался. Старой рыбой с выпученными глазками и отвисшей челюстью. Не говорит - булькает.
– Чего… Чего тебе надо? Моего… моего добра? Не получишь, не получишь!
Я ждал, пока он добулькает, да по сторонам смотрел. Только смотреть тут не на что. Стены в побелке осыпавшейся, вместо трона - скамейка, бараньей шкурой покрытая, а за скамейкой - полдюжины перепуганных старичков, дедовых даматов'. На окнах ставни, гвоздями заколо-^нные. Не удержался - первым делом ставни открыл. Никудышные гвозди оказались!
– Уйди! Уйди, сын греха! Уйди, я тебя ненавижу, и твoero отца ненавижу! Почему ты не в Гадесе, как он?
Булькает! А даматы стоят столбами, пустыми глазами светят. Страшно им! И то, всю Этолию Калидонскую ог- Д а мат - придворный, чиновник. - рабили. Ни стыда, ни совести - последнюю козу готовы забрать! И предпоследнюю - тоже (это я про дядюшку Терсита). Правда, главных лиходеев тут нет. Бежали они, Онхест, Келевтор и Ликопей, дедовы племянники, те самые что себя наследниками Калидона считали. Бежали - ба-силея бросили!
– Никогда! Слышишь, никогда! Добулькал? Кажется, да. Сглотнул, щеками белыми, обвислыми дернул.
– Будь ты!.. Будь ты!.. Хорошо, хорошо, я согласен только уйди, не хочу тебя видеть, не хочу!..
Я поглядел на Фоаса. Понял мой родич, взял за ушко ближайшего из даматов, того, у которого баночка с краской у пояса висела. Тот тоже сообразил - достал табличку для письма вместе с кисточкой.
– Я… Я, Эней, сын Портаона, басилей Этолии Каледонской… Я… признаю этого… этого… Диомеда, сына… сына… Не хочу говорить, сам имя впиши! Своим внуком и… и единственным наследником царства моего… Все! Все! Оставьте меня… в покое! в покое! Оставьте меня!..
На спинку кресла откинулся, глаза свои рыбьи закатил. Все? Нет, не все, еще печать. Вот она, у дамата, того, что в углу - тоже за поясом.
– Теперь уходи… сын… сын греха!.. А мне вдруг его жалко стало.
За скрипящей дверью гинекея - маленькая горница. Окошко, ложе простым покрывалом застелено. Рядом с ложем - станок ткацкий, а на нем - тоже покрывало, но только цветное, с головой Медузы. Глаза вытканы, грозно смотрят, а рта еще нет.
У станка - девушка. Моих лет, только худая, бледная. Нас с Фоасом увидела - встала.
– Радуйтесь!
А в голосе - ничего, ни радости, ни страха, ни удивления. Пустой какой-то голос.
Я себя назвал, Фоас - себя. Поклонился даже.
– А я Горго, внучка Ойнея, дочь Горго, его дочери. Радуйтесь, родичи!
Сказала - и вновь за станок села. Переглянулись мы' вышли, дверь осторожно закрыли.
– Ай, красивая девушка, понимаешь! - мечтательно вздохнул курет.
Красивая? Как только заметил? По мне, ни рыба ни мясо. Но вот что интересно, имя матери она назвала, а отцовское - нет.
Как же так?
А на площади (той, что больше на выгон похожа) - толпа. Когда только собраться успели, добрые калидонцы? Толпа немалая - с полсотни. По-здешнему - сонмище целое.
Ждут. Нас ждут.
А мы и готовы были, дамата вперед вытолкнули, того, что с табличкой. Прочирикал дамат, печать показал. Выслушали - молча выслушали. Переглядываться стали.
И - ничего.
Молчат!
Мы ведь чего думали? Собрались горожане басилея законного защищать. Хоть и Живоглот он, а все же Портаону наследник, вольными голосами кликнутый. Тут ведь не Аргос, тут каждого басилея на этом самом выгоне и выбирают. Этолия - страна свободная. Потому и не тронули мы Живоглота. Даматы-лиходеи одно, а царь - совсем иное.
Да только молчали добрые калидонцы. Плохо так молчали. На меня смотрели - и молчали. И было в их взглядах одно, простое и понятное.
Чужак!
И от взглядов этих сразу же стена между нами выроста, да такая, что не перескочить. Хотел я сказать о правах своих, о том, что теперь подати снизят, а захваченное не по обычаю вернут, но понял - бесполезно. Я - чужой. И в Аргосе. И здесь.
Так и стояли - молча. А потом расходиться стали.
– А почему ты, дядюшка Терсит? Не боишься, что повесят? За то, что ворота нам открыл? ~ - Не повесят, хи-хи, не повесят! Потому как свой я, племянничек, а ты - чужак. Деда твоего тут не любят, отца не любили, за что тебя любить-то? А я тут все знаю каждый закоулочек, каждый уголочек, так что некого кроме меня, за верховного дамата оставить. Кто же Калидоном управлять будет? Не ты ведь? Только я могу, хи-хи! А если хочешь, Онхеста с Келевтором позови. С Ликопе ем в придачу. Придут, хи-хи, прискачут!
– Только смотри, дядюшка! Лишку возьмешь или обидишь кого - повешу. Даже если яйцо куриное на дорогу выкатится, ты мимо пройдешь, смотреть не станешь!
– Яйцо? А зачем мне яйцо без курицы? Ладно, ладно, я же не Живоглот. Я справедливым буду, хи- хи! Честным!
– Смотри, дядя Терсит!
И ты посматривай, племянничек. Не любят тут род, хи-хи, ох не любят! Хи-хи!
– Ха-ха, дядюшка!
– Богоравный… Богоравный Диомед! Богоравный..Я уже и на колесницу вскочил, и вожжи в руки взял подальше от дворца ехать. И вдруг… - Богоравный… богоравный Диомед! Можно мне… Оглянулся - рыжий! Совсем рыжий! Как Гелиос и закате.
– Если можно, богоравный Диомед, я бы хотел поприветствовать… познакомиться!
Да, рыжий! Рыжий, на лице - веснушки, меня помладше, босой, в драном плаще. А плащ серебром заткан. Вот диво!
– Радуйся! - улыбнулся я Гелиосу. - Я - Диомед. Только - не богоравный. Просто - Диомед.
– А я… Я Одиссей. Одиссей, сын Лаэрта, с Итаки. Я сын басилея Лаэрта…
