ничего не было сказано, и мне ничего не грозит, и маме не грозит, и дед - мой НАСТОЯЩИЙ дед, мамин папа, не готовит гибель нам всем…
Не хочу больше об этом! Лучше о другом, ведь мама все знает.
– Почему Ойней меня ненавидит? Ведь он и не видел меня ни разу! Это из-за папы? Или он болен? Как мы все: дядя Геракл, Эвмел, папа? Как я?
Да все мы, отравленные ИХ кровью. Ядовитое семя… Мамина рука гладит меня по голове. Словно я опять маленький. Маленький мальчик, которому надо спеть колыбельную на незнакомом (мамином!) языке.
– Он болен, сынок. Если, конечно, любовь - это болезнь.
Любовь?!
– Он полюбил… то, что любить нельзя. И теперь ненавидит - папу, тебя, но сильнее всего - себя. Не стоит об этом, сынок! Когда-то Ойней, сын Партаона, был лучшим из лучших…
– Как Беллерофонт? - вспоминаю я. _ Да… Иногда надо умирать вовремя… Не хочу о смерти У тебя новый друг, правда?
– Друг? - поражаюсь я. О чем это мама? Ах да! Рыжий Гелиос! Сын Лаэрта Пирата!
– Он еще совсем мальчишка. Ты помоги ему, сынок!
Хорошо?
Самая пора обижаться. И за себя, и за Одиссея-лучника.
– Мама! Он… Он не маленький! И неужели ты думаешь, что я сам…
– Ну конечно, вы оба - взрослые мальчики. Совсем взрослые!
Странно говорит мама. Так странно, что мне уже не хочется обижаться.
– Он… В детстве думали, что Одиссей вырастет безумным. Его имя, заметил?
– А что тут замечать? - вновь удивляюсь я. - Одиссей - Богов Сердящий! А я - Богов Превосходящий, так?
– Так… Постарайтесь стать друзьями. Может, когда-нибудь это спасет жизнь - вам обоим. Может быть… Герой не должен быть один, Диомед!
Друзьями стать? Но у меня есть друзья! Разве с Капанидом мы пропадем? И с Ферсандром? И даже со Смуглым? Или мама имеет в виду что-то другое? Вот уж не думал, что Гелиос - мамин любимчик!
Точно!
Не Гелиос - Любимчик!
– Прощай, мальчик! НАМ запрещают смотреть в будущее, но для матери нет запретов. Может случиться всякое. Не бойся меня позвать. Против НАС нужны МЫ…
Случиться? Но что? Хочу переспросить, но вдруг понимаю - нельзя. Потому что я - человек, а мама нет, и то, что знает она, может убить, искалечить…
Ну почему так? Чем провинились мы с мамой? Ведь каждый имеет право жить! Жизнь и без того такая короткая!
– Мама! Ты… спой колыбельную. Как когда-то!
– Хорошо, мой взрослый мальчик. Я спою, а ты засни…
Элекнатисэнкида Нори люко тане фо. Эгис ране зала те Ону вадис карину…
– Мама?
Ее голос еще слышен, но мамы уже нет, словно я и вправду спал на этой холодной осенней поляне возле умирающего костра. Спал - и видел сон.
Сон о моей маме.
Дивные дела! Дожди кончились, солнышко выглянуло, холодок лужи подморозил, деревья огнем горят (рыжие - как башка у Одиссея!). Красотища! Ходи, сапожками меховыми по льду поскрипывай!
А мой дядя Андремон отчего-то мрачен.
С утра мрачен. Даже лучников смотреть не пошел, на пригорке возле шатра остался, меня рядом с собой посадил. Не любят в Куретии кресел. Да и зачем они? Кинул конский потник прямо на траву пожухлую, ноги поджал - и Сиди. Вот и сидим мы с дядей Андремоном.
Молча.
А внизу, на поляне - толпа. А внизу, на поляне - крик. Лучники там на поляне. Жаль, отсюда мало что понять можно. То есть главное все-таки понятно. Вон прутья в землю вкопаны, вон парни шеренгой редкой выстроились, а вон и башка рыжая среди них огнем горит. Значит, Одиссей Любимчик тоже там - готовится.
А в сторонке бык топчется. Всем быкам бык! Это - для победителя, понятно.
Смотрю на дядю - молчит дядя. Хмурится. И я молчу. Мужчинам болтать лишнее ни к чему. Позвал басилей, посадил рядом с собой - значит, сиди.
Сижу.
Сижу, а самому вниз хочется. Целую неделю лучники готовились. И Одиссей готовился. Сначала лук выбирал (два дня выбирал!). Потом с этим луком стоял. Целый день! Лук поудобнее ухватил, лапищу свою вытянул, губы сжал - и стоял. И только потом стрелять принялся.
Вот и стреляет. А я тут сижу. Молчу.
– А-а-а-а-а-ах! Есть! Первая мишень!
На поляне 'ах!' и я 'ax!' - только тихо. Ничего не видать! Первая мишень (как обычно, прутья, в землю вкопанные) она, в общем легкая, пятьдесят шагов. Как раз для меня.
На дядю покосился - молчит дядя Андремон. Не улыбается, на поляну не смотрит. А там лучники уже к мишеням бегут.
А ведь дядя должен быть там, на поляне. Басилей! Но не пошел - Фоаса послал.
Та-а-а-ак, кажется, снова строятся. Теперь уже стрелков поменьше осталось. Как там рыжий? Все в порядке, есть рыжий!
– А-а-а-а-ах!
Я уж подумал, не случилось ли чего? У нас или в Калидоне (все не привыкну, что Калидон тоже - 'у нас'). Так нет вроде. Куреты стада на пастбища зимние отгоняют, и калидонцы отгоняют, дядя Терсит обиженным дедовыми даматами скот, тот, что не по обычаю забрали, возвращает (зубами своими гнилыми небось скрипит!), в селах свадьбы играют. Спокойно у нас в Этолии!
Есть! Вторая мишень! Она потруднее - сто шагов. Побежали, поглядели… А толпа кричит! Еще бы! К третьей мишени немногие дойдут. Хоть и сто шагов, а прутик то-о-оненький!
А дядя Андремон бороду на пальцы накручивает - прямо как Сфенелов папа! Что это с ним? Может, не знаю я чего?
Еще новость - дядя Геракл гонца прислал. Возвращается дядя. Он у кентавров загостился. Там праздник был - Гиллу, его старшему, волосы стригли. (Эх, хоть бы одного кентавра увидеть! Да где их здесь УВИДИШЬ?) Снова строятся. Четверо? Нет, пятеро. Где Любимчик? Там он, там! Молодец!
Третья мишень - двести шагов. А прутик тонкий - не видать его почти!
Одиссей, когда лук выбирали, сказал, что луки здешние - так себе, не луки. Вот у него дома лук - царь-лук! Перед тем как Любимчику волосы остригли, он из этого лука двенадцать колец пронзил, не зацепил ни одного.
Ox, и позавидовал же я! Интересно, могу я так же, но с копьем? Вообще-то, если постараться…
– А-а-а-а-ах!
Чуть не вскочил, чуть не бросился вниз. Нельзя! Дядя сидит, и я сидеть должен. Дядя молчит…
– Что делать, не знаю, Тидид! А он и не молчит уже. Да только…
– Ты мне сын, Фоасу брат, нашим куретам - вождь. Твоя кровь - наша кровь, твоя беда - наша беда… Что-о-о-о?
– Курета обидят - все вступятся. Вождя обидят - сто лет мстить будут. Двести лет мстить будут. В Аид Темный попадут - и там мстить будут.
– А-а-а-а-а-ах!!!
Это на поляне. А я даже головы не повернул - на дядю глядел. Дий Подземный, Гестия-Заступница,
