лучше! Клялся - клятвы не сдержал. А теперь Амикла пропала. Вроде как наказали меня боги. Да меня-то ладно! А ее за что? Эх, лучше бы я сгинул под проклятыми Фивами вместо дяди Эгиалея! Всем бы легче стало. Кто я такой? Чужак, изгнанник, сын изгнанника, Дурная Собака… …Ядовитое семя! Что тут скажешь? Всех бы нас - да на один костер!
Но ведь мы не виноваты, что такими родились! Мы - живые, мы хотим жить! Эх, дядя Капаней! Не успел ты войско собрать, чтобы с НИМИ разобраться.
Нет, и это бы не помогло!
'Бойся богов, Диомед! Бойся!'
Двое. Дорогие плащи, золотые фибулы, мечи у пояса. А глаза одинаковые - цепкие, колючие.
– Радуйся, богоравный Диомед! Лаэрт, басилей Итакийский, и Антиклёя, богоравная его супруга, прислали за сыном.
Вот и пора тебе домой, Любимчик! Погулял, мир поглядел. А что не повоевал, так и хвала богам!
Навоюешься еще!
– Басилей Лаэрт просит передать, что он - твой должник. Его дом - твой дом, его корабли - твои корабли!….А его пираты - мои пираты.
– Спасибо! - смеюсь. - Запомню. Буду по Калидонскому заливу плавать - бесплатно перевезете. Не улыбнулись даже.
– Перевезем. И тебя. И твоих людей. И конницу тоже. О боги! Я ведь шутил!
До встречи. Лучник!
А как снег выпал (впервые увидел - здорово!), застучали по замерзшей земле копыта.
– От богоравного Эврисфея, ванакта Микен и всей Ахайи, к Диомеду, наследнику Калидонскому…
– От богоравного Алкмеона, ванакта Аргоса и всей Ахайи, к его брату Диомеду, наследнику Калидонскому…
– От богоравного Сфенела, басилея Аргоса…
Из Микен какого-то сотника прислали. Кланялся сотник, слова Эврисфеевы передавая. Сочувствовал своему племяннику Эврисфей-ванакт (еще один дядя на мою голову!). Сочувствовал, но дома оставаться советовал, в Это-лии то есть. Потому как микенские войска нашу конницу не пропустят и другим не разрешат. А с домом моим, который в Аргосе, - уладится как-нибудь с домом. Как-ни-будь - да когда- нибудь.
А из Аргоса Кипсей-пеласг приехал. Тот самый. Только не пеласг он уже - геквет, над тремя сотнями начальник. Почти лавагет! Фарос золотом шит, в золоте меч, на сан-Аалиях бляшки - тоже золотые.
Морда, правда, прежней осталась. Улыбалась мне морда подмигивала. Все, мол, в порядке, Диомед-калидонец! и в Аргосе в порядке, и в Ахайе тоже. А с домом беда, так в томАлкмеона-ванакта вины нет. Лихие люди по Аргосу шастают, горожан мирных грабят. Вот и на Глубокую налетели. Стража, на беду, у ворот задержалась, а горожане попрятались, подмоги не оказали. А ванакт Алкмеон за брата своего Диомеда душой болеет. И злодеев неведомых поймать обещает, и добро вернуть, и дом отстроить. А до того Диомеду-калидонцу в Аргос ехать резону нет, потому как жить негде. Лихие люди, опять же - шастают!
Мог бы и не пояснять, Кипсей-геквет! Сразу я понял как о доме услыхал. Подал мне знак Алкмеон Губа Заячья: не возвращайся, Диомедик! Незачем - и некуда!
Усмехнулся мне Кипсей в лицо, подмигнул - и уехал. Спокойно уехал, знал, пеласг, что посланцев боги трогать не велят!
А от Сфенела родичи прибыли - целых трое. С обозом о полудюжине повозок. В повозках - подарки всякие, да только не до подарков мне стало, когда родичи Капанидовы речи повели.
Не только дом мой сожгли - и его, Сфенелов, тоже. Уехал Капанид в Лерну, к Полидору-толстяку, а ночью - налетели. Кто да откуда, одни боги знают, потому как людей, что их видели, в Гадесе искать придется. Так что сожгли нас с Капанидом да пограбили. У меня хоть щит отцовский остался (починили, как новенький!), а у него и вовсе - пропало все.
Сфенел тоже понял - в Аргос не вернулся. Так и гостит в Лерне. Потому и свадьба его все никак не состоится, ведь негоже богоравному Анаксагориду супругу свою богоравную под чужую крышу вводить! (Родичи мне об этом с кислющей миной сообщали. Жаль, самого Капанида не расспросишь!) А в Аргосе Заячья Губа порядки наводит. Пеласгов своих даматами да гекветами сделал, а дедовых слуг - кого в темницу, кого из города вон. Мать свою, тетю Эрифилу, в Пелопсовых Палатах запер, брата на глаза не пускает, а к дяде Эвмелу стражу приставил.
Весело, одним словом!
Капанид, бедняга, целый месяц Амиклу искал. Искал - не нашел. То ли убили, то ли в огне сгорела.
Вот так!
Ну почему все аэды - пьяницы? Вроде бы не Бромию служат, Аполлону. Им бы не песни петь - на врагов перегаром дышать. Чтобы насмерть!
Вот и этот - забрел прямо к шатрам, завыл, заголосил, будто режут его:
– Гермес Килленский, Майи сын, Гермий милый!
Услышь аэда! Весь в дырах мой плащ, дрогну.
Дай одежонку какую, дай обувь!
Насыпь серебра слитков десять - веских!
А то не дал ты мне хламиды шерстяной, теплой В подарок перед стужей, ни сандалий прочных;
И полуголый, мерзну я зимой лютой!
В общем, подайте двоим-троим, у порога сидим, от вас не убудет, а Зевс не забудет!
Куреты лир с кифарами на дых не переносят (из Кали-дона этого голосилыцика уже попросили), но как гостя прогнать? А как накормили да злого молока налили, встрепенулся пьяница, лиру из рваной сумы достал… …А глаза хитрые-хитрые! Туда смотрит, сюда смотрит, прислушивается. Чего бы, мол, спеть, чтоб еще перепало? А мне и самому интересно стало. Не любят тут про богов да героев слушать. Про богов - потому что негоже о небожителях языком зря трепать. А герои - какие у ахейцев герои? Смех - не герои!
Ага, сообразил, кажется. Носом шмыгнул, лиру поудобнее перехватил, пальцем по струнам провел. А струны: 'Дзе-е-ень! Дре-е-е-е-ень!' - Различно женщин нрав сложил вначале Зевс:
Одну из хрюшки он щетинистой слепил, Все в доме у нее валяется в грязи. Другую из лисы коварной создал бог - Все в толк берет, сметлива, хоть куда. Иной передала собака верткий нрав, Проныра - все бы ей разведать, разузнать, Иной дал нрав осел, облезлый от плетей…
Не выдержали куреты - грохнули, за животы схватились. Я вновь удивился. Не поймешь моих родичей! То перед женщиной на колени падают, царицей-басилиссой всякую пастушку величают, то брови хмурят: молчи, мод такая-сякая, когда мужчины разговаривают!
А пьяница успех почуял, и снова 'Дзе-е-ень! Дре-е-е-ень!':
– Да это зло из зол, что женщиной зовут, Дал Зевс, и если есть чуть пользы от нее - Хозяин от жены без меры терпит зло.
От зла такого войнам скоро быть,
И брани быть, и городам гореть,
И женщины вина, а не богов,
