Ну вот, можно ехать. Путь свободен, крикуны дух переводят, Капанид уже вожжами шевелит…
– Дядя Диомед! Дядя! - Киантипп обиженно шмор-гает носом. - А когда про меня тоже петь станут? Когда я вырасту?
Вот и правь, сидя лицом к югу, после всего этого!
А вначале думалось, что будет не так и трудно. Почти как в сказках, где ванакт все больше пирует, за кабанами скачет и врагов, что ни день, сокрушает. В сказки я и два года назад не очень верил, но после Куретии казалось, что дел будет не слишком много. Дяде Андремону - басилею Андремону - венец шибко голову не натирал. Война - понятно, басилей первый в бою. Еще суд - тоже понятно. Ну, и жертвы богам, само собой. А чего еще делать? С остальным народ сам разберется. Еще не хватало указывать, когда стада на зимние пастбища перегонять или как ячмень сеять!
Думалось - да иначе вышло.
Сначала понял - день слишком короткий. Потом - что и ночи не хватает. Затем - что мое время отныне не мое, а чье угодно - гонца, заезжего басилея (или басилис-сы, как сегодня!), дамата-виночерпия, дамата-хлебодара, родичей (ой, сколько же их!). А еще войско, а еще ремонт храма Зевса Трехглазого, а ко всему - десятки табличек, которые следовало прочитать еще вчера.
Арголида - не Куретия. К сожалению.
Я бы, конечно, пропал. Я и так почти пропал, но все же не всеконечно. А не пропал потому, что все время об этом самом юге помнил. Много тут, конечно, не придумаешь, но кое-что… Дядя Эвмел теперь - глава совета гиппетов. Долго я его уговаривал, умолял, кланялся. Умолил! И все полчища табличек (глиняных, алебастровых, деревянных) - тоже на нем. И то, кто еще так обычаи наши знает. Для гиппетов же почет - сам Эвмел Адрастид дрязги их гиппетские;) улаживает!
А Капанид коров считает. Кто же его знал, что царских земель в Арголиде нашей - за год не объехать? Пришлось Сфенелу богоравному нашими стадами и пашнями заняться. Тем более мы с ним оба - опекуны Киантиппа, так, что дел у Капанида - решать не перерешать.
С войском тоже удачно вышло. Лавагетом теперь Эма-тион, Эматион Пандионид. А кого еще было ставить? Он - из учеников дяди Эгиалея лучший. Шептали мне на ушко иные имена, да я слова дядины не забыл. Зачем мне богоравный лавагет с кучей родичей и мечтою о золотом венце?
Так и правим. А мне самые мелочи остались: на троне сидеть, щеки надувая, в храмах дымом жертвенным дышать, гостей встречать, провожать, ублажать (как сегодня, например), да еще остались в моем ведении соседи, ближние, дальние, заморские: Пилос, Спарта, Аркадия, Мессе-ния, Аттика, Беотия, Дельфы, Эвбея, Крит, Самое, Мила-ванда. И моя Этолия осталась.
А еще - Микены! И в первую очередь - Микены! …Вот и доехали до храма! Тут тоже толпа, хоть и поменьше. Значит, опять улыбаться, про Сфенела-ванакта слушать, затем - столбом у алтаря стоять, гнусавящему жре-.цу внимая. А потом… Потом самое время исчезнуть. Для того в храме подземный ход имеется - под улицей идет, под дома подныривает. Далеко - до самой городской стены. А там, у Диркских ворот, домик маленький стоит, желтой черепицей покрытый. А в домике том ставни заколочены и дверь никогда не открывается…
– …Богоравный Атрей приказал казнить начальника колесниц. Тайно казнить. А еще приказал объявить, что скоро покинет город. Не сам - с сыновьями…
Купец-лазутчик говорит шепотом, то и дело оглядываясь, словно всесильный Атрей даже тут имеет соглядатаев. Честно говоря, я бы не удивился, хотя у дверей закрытых - мои гетайры, и у подземного хода они же, а в горнице нас трое: мы с разговорчивым торговцем и дядя Эвмел. Я слушаю, вопросы задаю. Дядя Эвмел на нас не смотрит, таблички на столике перекладывает.
– Отъезд будет представлен как бегство. Якобы богоравный Атрей вынужден покинуть город из-за брата…
Я только вздохнул. Один Дий Подземный знает, что за игру ведут там, в Микенах! С Эврисфеем понятно - в трон корнями врос, никого к себе не пускает, даже с родичами чаще всего через Копрея- глашатая общается. Правят же Пелопиды - Атрей с братом Фиестом. Почти полвека вместе правят - ссорятся, мирятся, играют в ссоры и снова играют - уже в примирение. Поди разберись! То золотой жезл Пелопсов поделить не могут, то из-за жены чьей-нибудь ругаются, то друг друга изгоняют - и снова мирятся, снова вместе правят. (А еще болтают, будто Атрей Фиестовых сыновей убил и папаше скормил за обедом под гороховой подливой. А тот его жене яду подсыпал. Интересно, кто эти слухи сочиняет? Не удивлюсь, если они сами - Атрей с Фиестом. Игра у них такая!) - Богоравный Атрей послал также тайных гонцов в Дельфы и Афины. И в Калидон… …Уж не к дядюшке ли Терситу? Хотел же удавить мерзавца, хотел! Даже веревку припас! До вот не сложилось.
– И еще, ванакт… Богоравный Атрей с Эврисфеем говорил. О чем - неизвестно, но в конце сказал: 'Скоро!..' Лазутчик облегченно вздыхает. Все! Можно брать се-ребро и исчезать - все тем же подземным ходом. Но не всех этот ход спасал. За два последних года три лазутчика сгинули. Двое - без следа, третьего у Львиных ворот бронзовыми гвоздями к дереву прибили.
Тяжела длань микенская!
– И что скажешь, дядя?
Теперь нас в горнице двое. Но дядя Эвмел не спешит. Молчит, таблички алебастровые перекладывает. Налево - направо, налево - направо…
– Понимаешь, Тидид, Пелопиды ссорятся тогда, когда хотят всех убедить, будто в Микенах плохо. Соседи облегченно вздыхают, поворачиваются спиной…
Дядя прав. Пролетел слух о съеденных сыновьях Фи-естовых, пролетел-прогремел, всех в столбняк вгоняя. А микенская армия уже у Орхомена стоит: открывай ворота!.. Заговорили о баране волшебном, который в сундуке Атреевом хранился (баран! в сундуке!) и Фиестом-зло-козненным исхищен был, а микенские колесницы уже по коринфским улицам колесами стучат!
– Значит, война, дядя? С нами? А что же еще? Недаром Атрей сказал: 'Скоро!'Не спешит дядя Эвмел, таблички перекладывает. Налево - направо, налево - направо. - Еще нет, Тидид, еще нет… Затылок у них чешется.
И вновь он прав. Два года мы ждали войны. С того самого дня, как я надел венец, с того самого часа, как гонец Эврисфея привез поздравления новому басилею Аргоса^ Поэтому и езжу я каждый год в Фивы и Калидон, поэтому и гощу у чернобородых родичей-куретов. Чешется затылок у владык микенских! Боязно повернуться им лицом к Аргосу!
Пока еще - боязно.
Но кто знает, может быть, и решились братья Пелопиды мне укорот дать. Фивы после разгрома не город уже - городишко, Ферсандру, братцу моему двоюродному, большого войска не собрать. А Этолия далеко - за горами, за морем. Решились бы - если б не дядя Геракл.
Вот уж не знаешь, что беда, что благо! Месяцев через восемь после нашей последней встречи пришлось дяде Гераклу из Калидона уехать. Дурость какая-то случилась. На пиру у Ойнея (нашел дядя к кому на пир ходить - к Живоглоту!) зашиб он какого-то сопляка из Живоглотовых родичей. Хлипок сопляк оказался - одна затрещина, и сразу - на костер.
Я уже вступиться хотел, и не я один. Да только дядя не послушал - собрал добро и распрощался. Вся Ахайя думала, куда теперь вечного скитальца занесет?
А занесло его аккурат к дорийцам. Вот тут-то я наши с Гиллом разговоры и вспомнил!
А когда дядя легко, словно и не шестой десяток ему по-щел, разнес-разметал воинство Корона- лапифа, что на до-рийцев вздумал войной пойти, когда разгромил Лаогора Дриопского, ясно всем стало - проснулся Великий Геракл. Отоспался в тихом Калидоне - и вновь ГЕРАКЛОМ стал!
И - дрогнула Эллада!
А потом еще весть пришла: Эгимний, дорийский вождь, Гилла Гераклида усыновил и наследником сделал. Все удивлялись - да только не я.
И в Микенах не удивлялись. Не надо Атреем-много-мудрым быть, чтобы понять: на юге Аргос, на западе Фивы и Этолия, а на севере дядя Геракл с дорийцами. Сидит в своих Трахинах, дубину в руках сжимает и на Микены поглядывает.
