– Мне было тогда двенадцать, - холодно бросил он. - Я не бежал. Мы ее убили.
Если не хочется возвращаться…
Мокрая дорога под колесами, топот копыт, мелкий дождик в лицо. Славно! Так бы и ехал - до края земли и дальше, за край, к гипербореям, к Гесперидам. За край - а потом обратно. А может, и не надо будет обратно! Ведь говорят, мир наш вроде шара большого, и если бы не границы, что между Номосами легли, кругом объехать можно. Сначала один раз, затем другой…
Хорошо!
Особенно если не хочется возвращаться домой…
– Как тебе мое новое ожерелье, ванакт? Камни ничего, но работа все-таки не критская. Надо бы с торговца шку-РУ спустить, чтобы не врал! Застежка! Ну, разве это крит-^ая застежка?
Кроме ожерелья, на моей супруге больше ничего не было. В гинекее она так и ходит - голой. Даже зимой. Вначале я надеялся - простудится, сляжет. Да где там!
– Мне надо в Пелопсовы Палаты…
– Успеешь!..
Богоравная Айгиала сняла ожерелье, аккуратно уложила его в алебастровый ларец, качнула худыми бедрами.
– Я, кажется, еще не вдова!
Я застонал - мысленно, конечно. Увы, она не вдова, а я-не вдовец. А я еще думал когда-то, для кого боги эту страхолюду сотворили? Оказалось, для меня. Худая, ребра кожу рвут, конопатая, левый глаз в сторону смотрит. И хорошо, если в сторону. Но сегодня в мою богоравную в очередной раз вселились даймоны. Это бывает - когда я на несколько дней уезжаю. И когда в Палате Печатей задерживаюсь. И по храмовым праздникам. И по полнолуниям. И просто так.
И тогда Айгиала, дочь Амфиарая Вещего, вспоминает, что она еще не вдова.
Не накинулась, неспешно подошла. Знала - никуда не денусь. Так же аккуратно, как только что ожерелье, расстегнула фибулу на моем фаросе, хищно дернула губой…
– Я еще не вдова, ванакт!…Вначале она попыталась называть меня 'Диомедиком' - по примеру братца Заячьей Губы. 'Диомедика' я пресек. Это была первая победа - и последняя.
– Не вдова!..
Каждый раз, когда я ложусь на нее, опасаюсь, что ребра моей богоравной супруги прошьют меня насквозь. Но это было бы не самой большой бедой. (А еще у нее изо рта пахнет! Благовония сидонские бочками покупает, а изо рта - как из поварни, когда там котлы моют.) - Ну, что стоишь? Иди! Иди сюда, быстро! Все! Пропал! Костлявые руки - засовом на спине, худые, в рыжих волосах ноги бока сжимают…
– Ты… мой супруг! Богами… богами данный! Ясно? А я - не вдова! Не вдова-а-а!..
Задергалась, зашипела, завыла. И мне выть захотелось…
Но даже не это - самое скверное. И даже не то, что ей больше по нраву женщины, а не мужчины (в добрый час, женушка!). Я думал, она дура, конопатая сестричка Алкмеона.
Зря думал!
– Не спеши! Еще успеешь… к своей! Оскалилась, медленно провела ладонью по мокрому лону, лизнула палец, затем другой.
– Я не оставлю твоей Амикле и капли! Понял? Ты будешь сеять только в меня! Я - твоя жена. Твое семя - мое!
– Вот как? - огрызнулся я. - А что же ты, богоравная, всех рабынь во дворце перелюбила?
– Завидуешь, муженек? Завидуешь?
Ее пальцы легли на мои колени, поползли - выше, выше…
– А давай договор заключим! Ты свою рабыню бросишь, а я тебе любую женщину приведу. Прямо сюда! Хочешь Креусу, жену Полидора? Она толстенькая, щипать приятно…
Я попытался отстраниться, да где там! Держит, не отпускает. Сколько же даймонов в нее вселилось на этот раз? А может, и без них обошлось. Просто шепнула какая-нибудь гарпия, где я по вечерам бываю. Много тут гарпий, в Новом Дворце!
– Я не против, если ты задерешь кому-нибудь юбку, ванакт! Мне даже интересно поглядеть будет. Люблю смотреть! Но я не потерплю соперницы у трона! Понял? Не потерплю! С рабынями можно спать, но не любить их! А сейчас ты будешь любить меня! Я тебя высушу, муженек, высушу! Высушу! Ничего ей не оставлю!
Ее пальцы - опытные, гибкие - уже взялись за работу. Богоравной Айгиале было двадцать семь, когда боги (ух, боги!) наконец нашли ей мужа. Эти годы она не потратила зря. Как-то призналась, что первым у нее был младший брат - Алкмеон. Я даже не удивился.
– А твою рабыню я достану, достану, достану! Она слишком много возомнила о себе, храмовая подстилка! Молчи, я - твоя жена, молчи!
Губы скользили по телу умело, расчетливо, пальцы знали свое дело, и я вдруг понял, что сейчас, в этот миг, я хочу эту некрасивую, не любящую меня женщину, хочу, чтобы она выла, царапалась, дышала мне в лицо…
– Вот так! А теперь подумай, как ты меня ненавидишь! Как я ненавижу тебя! Как я сейчас закричу, потому что ты умеешь делать больно, больно, больно!.. У меня было много мужчин, они так же лежали на мне, они были во мне, и я их ласкала, ртом, губами, руками, я глотала их семя…
Я ненавидел ее. Ненавидел - и хотел. И это было самым страшным.
В Лерне - порядок, в Трезенах - порядок, в Тиринфе - порядок. И в Аргосе тоже - порядок. Хоть табличек с донесениями не читай!
Я и не читаю. Дядя Эвмел читает. Читает - откладывает. Налево - направо, налево - направо.
Вечер, мягкий сумрак за окнами, Палата Печатей. Мы с дядей вдвоем. Ему домой неохота - и мне неохота. Собственно, я дома, за стенами Лариссы Неприступной, в Новом Дворце. Уже четыре года как дома! Но… никак не привыкну. Все хочется на Глубокую, но там сейчас пусто, да и дом уже не тот - новый, чужой.
То ли дело Капанид! Придет к себе, в обитель богоравных Анаксагоридов, посадит на шею богоравного Комета Сфенелида, а тот его за бороду - хвать! (Выросла-таки у Сфенела бородища! Не то что у меня - смех на подбородке.) Капанид - басом, и Сфенелид - басом. Завидно даже! И у Промаха сын (Дылдид, стало быть), и у Полидора. А у Эвриала - дочка. Коричневая, вся в папу…
– От Менелая, Тидид! Он о посольстве пишет. Ах да, замечтался!
– Мы с тобой ошиблись. Главный в посольстве не Эней, а Парис. Парис Приамид.
– Кто? - лениво удивился я. - Это от какой жены? Упомнить всех сыновей Приама Троянца не может никто. Пр одним спискам их сорок восемь. По другим - пятьдесят два. Вот кого жены высушили! Ему, Лаомедон-тиду, и пятидесяти нет, а, говорят, хуже дяди Эвмела выглядит.
– Представь себе, от старшей, Гекубы. Вырос с пастухами, недавно взят ко двору, жена до сих пор коз пасет…
– Чушь какая-то! - отмахнулся я, разом потеряв всякий интерес к неведомому мне козопасу Парису. - Да что нам за разница?
– Уровень! - Дядя наставительно поднял палец. - Одно дело - во главе посольства опальный родич, такой, как Анхизид, совсем другое - сын от старшей жены.
Кажется, Троя действительно желает договориться.
Я пожал плечами. И тут - всеобщий мир, торговля и Цгрядущее благоденствие. Скоро и вправду можно будет править, сидя лицом к югу! …Если бы не Иолай! Если бы не отчаянный крик пи фии! Если бы
