не предчувствие - давящее, не дающее спать по ночам. Слишком все хорошо в богоспасаемой Элладе!
Слишком все хорошо!…Пьяница, которому не дают пить. Кипящий котел под закрытой крышкой…
– Грибница, - вспомнил я. - Иолай сказал 'Грибница', дядя. Вернее, он сказал: 'Восточный Номос - Грибница'. Это что-то важное?
Дядя отложил табличку с письмом из Спарты, вынул из-под века хрусталь.
– В общем, нет. Во всяком случае, ничего нам не объясняет. Если хочешь, расскажу… Вечер, мягкий сумрак за окнами, легкое потрескивание светильников. В Аргосе все спокойно. Нам с дядей никуда не хочется идти… …Вот даже как? Выходит, без нас ОНИ - просто призраки? Выходит, мы сами пустили ИХ, эту Семейку, в наш Номос? Без Грибницы - храмов, жертвенников, идолов, герм (радуйся. Ворюга, люблю тебя!) - ИМ не ступить на нашу землю, не услышать, не увидеть нас. Без нас ОНИ просто умрут с голоду, как покрытый паршой нищий в зимнюю ночь! Вот почему нас заставляют строить храмы, алтари, воздвигать кумиры - то, что связывает ИХ с нашим миром! Не первый век строим! И теперь Грибницы опутывают всю Элладу, но Им этого, кажется, уже мало, и теперь нам придется тянуть ИХ Грибницы дальше - на восток, в чужой опустевший Номос.
А впрочем, чему удивляться? Это для нас они - боги, а на самом деле вся эта Семейка - просто Вестники, Вестники Единого. Вестники, забывшие передать Весть…
Как все просто! Да только Грибницу можно и ножичком - острым, аласийской бронзы. А можно и просто - с корнями…
Ох, интересно получается!
– Все кончается, господин мой Диомед! Все когда-нибудь кончается!
– Нет, маленькая, нет…
На Амикле - критское платье. То самое, в котором она приехала ко мне в Куретию. Давний подарок братца Ферсандра! Почему она надела его сегодня?
– Все кончается, мой Диомед! Ты уже взрослый, и тебе уже не нужна глупая девчонка, которая умеет только одно - любить тебя…
– Мне только двадцать! Тебе и восемнадцати нет. Но ты не глупая девчонка!
Ее ладонь легко касается мой щеки - как когда-то.
– Мы выросли, господин мой! Ты уже не тот мальчишка, что мог любить меня, забыв обо всем, а я не глупая девчонка, которая имела наглость прекословить богине. Мы оба стали взрослыми…
– Погоди!
– Выслушай! - Ладонь ложится мне на губы. - Все-таки я немного Киприда, я научила тебя любви. Но сейчас я тебе уже не нужна.
– Прекрати! Сейчас же прекрати!
Я сжал ее плечи, вдохнул такой знакомый запах - запах ее кожи, прижался губами к губам. Она не двинулась с места. Ждала.
Я отстранился - недоумевая, в растерянности. Что-то не так! Почему я не вижу серебряного пламени, не слышу ночного ветра? Богиня исчезла, осталась женщина. Очень красивая женщина в дорогом старинном платье…
Да, что-то не так. И не сегодня это началось, не вчера…
– Дело не в твоей жене, Диомед! С ней все как-то устроится, уляжется. Дело в нас с тобой. Разве я не вижу? Ты заставляешь себя спать со мной! Ты даже глаза закрываешь! Разве можно так, насильно!
– О чем ты? - поразился я.
– О нас. О нас, господин мой Диомед. Нельзя любить память. И в благодарность любить - тоже нельзя. Любят просто - как и умирают. Может, если бы у меня были дети… Говорят, только ребенок может вернуть любовь. Но боги рассудили именно так. Прощай!.
– Ты что? Ты!..
Она медленно встала, улыбнулась.
– Помнишь это платье? Когда ты обнял меня там, у шатра, я вдруг поняла, что лучше уже никогда не будет. Никогда! Знаешь, я боялась гнева богини, думала, что Пен-норожденная отомстит… Но она добра, я вернусь к ней. Не ищи меня, господин мой! Мы никогда не забудем друг друга, но - не ищи!..
Я замер, застыл, окаменел. Словно все это было не с нами. Словно не Амикла уходила от меня. Словно не мне надо немедленно что-то сказать, придумать, сделать…
В последний раз прошелестела тяжелая критская ткань…
Я так и остался стоять, не понимая. Все еще не понимая. Не желая понимать!..
– Тидид? Да ты чего? Ночью, один, без гетайров?
– Пошли они все к воронам, о богоравный басилевс Сфенел! К Гадесу! В Ехиднин афедрон! К Кроновой бабушке!
– Гм-м-м… А может, выпьешь? Сейчас принесут, мне недавно кипрского прислали. Да что случилось-то? Не с Амиклой?
– Капанид, ты… Больше никогда… никогда не произноси ее имени! Понял, ты, богоравный? Понял? Понял, ванакт недовенчанный?!
– М-м-м… Тебе разбавить? Знаешь, первую лучше не разбавлять. По-фракийски. - Думаешь, поможет?
– М-м-м… А про других женщин можно… это… произносить? Слыхал, Елену украли?
– Золотую? Из храма на Глубокой? - Не-а, настоящую, из Спарты. Служанка с торга прибежала, кричит…
– Да не мели ерунды, Капанид! Давай и в самом деле… По-фракийски.
– Нет-нет, украли, ее действительно украли, Айгиа-лочка! Эней ее украл, Приама Троянского родич! В мешок посадил, на корабль притащил… Менелай-то, бедняжка, как раз на Крит перед этим уехал, деда хоронить!
– Да что ты говоришь, милочка?
На этот раз моя супруга изволила надеть хитон. Правда, очень короткий. Такой же, как на Креусе, жене Поли-дора.
– Погнались за ними, да куда там! Эней ведь, говорят, самой Киприды сын, вот она ветры и послала…
На меня, хвала богам, внимания пока не обратили. Заняты - моя богоравная супруга Креусу по плечику пухлому гладит, та ее - по коленке.
Я бы сюда, в свои (мои, ха!) покои и не заходил, но надо же фарос сменить. Больно фракийский у него вид после вчерашнего!
– Ой, Тидид! А я вот Айгиалочке рассказываю… Посмотрела на меня. Умолкла.
– Ну, я побежала! Мне еще в храм надо, к Гере Ан-фии, мы с Полидориком жертву приносим за нашего маленького. Ой, где мой гиматий? Ты знаешь, Тидид, здесь так жарко, так жарко, хоть голой ходи… Ой!
Я проводил ее взглядом и побрел к себе, не желая ни видеть, ни слышать, а уж разговаривать - тем более. Но куда там!
– Еще и пьянствуешь? Хорош, ванакт аргосский!
– Алкмеон был лучше, - буркнул я, не оглядываясь. - Поезжай к нему, он, говорят, сейчас в Акарнании…
– Я с тобой разговариваю!
