мечтаешь, чтобы иноземная принцесса сама тебя вскрыла? Своими лапками? Если уж другого у вас ничего не получается?
Кияшов зарычал и бросился на Яловегу, но тут же схлопотал заряд из парализатора и плашмя растянулся на пупырчатом металлическом полу.
— Вести себя пристойно! — рявкнул Новицкий. — И этого дефективного не обижать!
— Сам ты дефективный, — отозвался Яловега. — Я, между прочим, в тебе совсем разочаровался, Новицкий. Думал, ты мне друг. А ты портянка.
— Чего-о?
— Даже пословицу русскую не помнишь. И кто из нас после этого дефективный? Ты и есть из нас самый дефективный. Да ещё с секретом, который у тебя изо всех щелей сочится.
— Молчать! — прорычал Новицкий. — Я тебя заставлю заткнуться, червяк ты земляной... — Он внезапно осекся и оживленно о чем-то заговорил с команданте с помощью знаковой системы и помаргиваний шишкой. — Все... все... — выдавил он затем по-русски. — Рот зашил. — На Яловегу штурман больше не обращал внимания, уставился в пол и молчал пришибленно.
— Эй, Новицкий, ты чего? — поинтересовался механик.
Штурман на призыв никак не отреагировал.
— Эй ты, баран по фамилии Новицкий. У тебя ума с гулькин хрен. — Яловега засмеялся, довольный собой донельзя.
Штурман только вздохнул, продолжая глядеть в пол. По всему было видно, как ему хочется учинить расправу над бывшим приятелем и собутыльником, но приказ есть приказ.
— Мы ждем вашего решения, — напомнил команданте Рикраарте. Переводчик воспроизвел его слова медленно, издав вместе со словами какой-то скрип, похожий на тот, какой бывает в машинном отделении космолета, когда механики забудут смазать потолочный маховик главного разгонного механизма.
— Дайте мне время на размышления, — ответила принцесса.
— Сколько времени потребуется, чтобы принять решение? — спросил ретлианец.
— Пару дней, я думаю...
— Да чего тут думать? — вмешался Кияшов, приподнимая голову от пола. — Отдай ты им этот распроклятый ускоритель! Пусть подавятся.
Има Галут бросила на старпома гневный взгляд:
— Мне нужно два дня.
— Хорошо, — согласился команданте после короткой паузы, — у тебя есть два дня. Не больше. Мы же пока будем вести переговоры с Ледяной планетой. Возможно, твое решение и не потребуется.
По команде Рикраарте ретлианцы синхронно развернулись и покинули место содержания пленников. Новицкий шагал в толпе новых сородичей, по-прежнему глядя в пол.
— На что ты надеешься? — спросил Кияшов у принцессы. — Мы ведь в ловушке. Иначе тебе не спастись. Только отдав им ускоритель.
— У нас будет два дня, — сказала има Галут, — за это время может что-нибудь произойти. Возможно, меня найдут.
— Оставь ты эти пустые надежды, за два дня ничего не изменится, — старпом махнул рукой, — только оголодаем окончательно. Одним мхом питаться. Это же просто курам на смех. Протеиновый этот мох или витаминовый, а я лично мяса хочу.
— И я хочу мяса, — откликнулся Яловега и обернулся к Сумарокову: — Может, съесть тебя, Николай? Я тут на особом положении, мне все простительно!
Коля прижался к стене и захлопал глазами. От ужаса он не мог даже закричать.
— Да не бойся ты. — Механик отвернулся. — Пошутил я. Чего у тебя лопать, когда ты — одна кожа и кости. То ли дело кое-кто мохнатый... — Он повернулся к аурелианской принцессе.
— Я тебя точно убью! — взревел Кияшов, пытаясь подняться. — Что ж ты за сволочь такая?
Но встать старпому не удалось. Яловега, понаблюдав за его тщетными попытками, подошел и плюнул Евграфу Кондратьевичу на ногу. Делакорнов собирался вступиться за Кияшова, но его опередила има Галут. С яростным шипением она бросилась к Яловеге и ударила его в шею. Не очень сильно, зато эффективно. Кирилл Янушевич только охнул и растянулся на полу рядом со старпомом. Руки и ноги у него свело судорогой, и он завизжал, как идущая на корм для скота норнорская трава Манюшка.
Эта трава семейства злаковых полукультурных отличалась отвратительным качеством орать в те минуты, когда ей угрожала опасность или ей казалось, что обстоятельства сложились не в ее пользу.
— Его слюна ядовита? — поинтересовалась принцесса у Инны, поглядывая на механика с опасением.
— Яловегина? — переспросила Инна. — Разве что чуть-чуть...
— Тогда срочно нужна хоть какая-нибудь тряпка! — воскликнула принцесса и повернулась к Химелю. — Вы должны поделиться со мной своим платком!
— Зачем? — изумился Михаил Соломонович.
— Стереть яд с конечности вашего товарища! Не стойте же столбом — помогите мне перенести его на койку!
Кияшов, который прежде разговаривал весьма сносно, только двигался с трудом, сделал вид, будто ничего не слышит. Но лицо его так и засветилось счастьем. Еще бы — «его» принцесса решила о нем позаботиться!
Общими усилиями старпома взгромоздили на койку. Евграф Кондратьевич благодарно хрюкнул и с обожанием уставился на принцессу, има Галут присела рядом с ним.
— Вы стойкий человек! — сказала принцесса. — Если бы мы были с вами одного вида... что ж, тогда, может быть, вы и могли бы рассчитывать на мою благосклонность. — Слова она выговаривала с трудом, подобное откровение явно далось ей нелегко. — Но разделяющая нас пропасть слишком глубока...
— Эх, ваше высочество, да мне и нужно-то всего — только знать, что с вами все в порядке, — заявил Кияшов. На глаза у него выступили слезы. — Вот еще ускоритель бы этот продать паукам... А уж потом вы бы им показали! А не продать — следующую яхту они целой поймают, ускоритель все равно извлекут. Или сами придумают чего-нибудь в таком духе. Пусть уж лучше плодами вашего труда пользуются!
— Успокойтесь, мой друг, — предложила има Галут. — Отдохнем. Всем нам необходимо мужество и стойкость.
Аурелианка положила мохнатую руку на лоб Евграфу Кондратьевичу, и тот, пребывая в состоянии абсолютного блаженства, закрыл глаза и зачмокал губами.
Яловега тем временем без посторонней помощи взобрался на койку, бросил гневный взгляд на принцессу, но вслух выступать не решился. Вместо этого он гнусаво затянул вполголоса:
Сумароков хмыкнул, услышав знакомые слова, но его веселья никто не поддержал. А Кияшов так вообще ничего не услышал. Старпом буквально трясся от вожделения.
Антон поглядел на Евграфа Кондратьевича и подумал, что зрелище аурелианской принцессы и глотающего слюни космического извращенца нормальному человеку вынести довольно сложно. Он отвернулся и поглядел на доктора Химеля. Михаил Соломонович с лицом, перекошенным в гримасе отвращения, как и Антон, старался обращать на идиллическую картину как можно меньше внимания.
Двое суток прошли на удивление однообразно. Раз в день ретлианцы приносили корзину со мхом, которого не хватало даже на то, чтобы один раз полноценно перекусить. Яловега бранил жадных хозяев,
