кривлялся перед глазками камер наблюдения, которые ему все же удалось отыскать, а в дневное время распевал песни, чтобы подтвердить репутацию законченного психа. Впрочем, ретлианцы на его неадекватное поведение никак не реагировали.
Да и пленники теперь вели себя тише. Даже ругань постепенно сошла на нет. Яловега воздерживался от язвительных замечаний, весь второй день он не поднимался с койки, стараясь сном заглушить голод. Остальные тоже приумолкли. Скудный рацион и смутные перспективы на будущее сделали людей задумчивыми. В вакууме отсутствия информации любые разговоры казались пустыми.
Аурелианская принцесса заботилась о Кияшове. Он уже на следующий день после удара парализатором мог вставать, но упорно делал вид, что ему пока очень нехорошо и любое движение доставляет сильную боль. Старпом расспрашивал иму Галут о ее родине. На вопросы она отвечала крайне неохотно. То ли считала, что лишние сведения землянам ни к чему, то ли боялась, что ретлианцы подслушают что-то новое и используют в своих целях.
Планы побега не обсуждались. Как сбежишь из металлического короба со стальной дверью и закрытым решеткой иллюминатором, да еще под оком вездесущих камер? Да и куда им бежать?! Выбраться на палубу вражеской базы, где так и снуют «пауки», наверное, можно. А что дальше? Добираться до берега вплавь? Подобная перспектива сама по себе представлялась весьма неприятной, а ко всему прочему в морской воде могли обитать какие-нибудь хищные млекопитающие, выведенные для военных целей...
Ретлианцы появились, как всегда, неожиданно. Луч заходящего солнца бил сквозь решетку иллюминатора, падая на кровать Сумарокова. Коля щурился во сне и пытался закрыться от яркого света рукой. Дверь распахнулась, и Новицкий с порога гаркнул:
— Подъем!
Сумароков вскочил с закрытыми глазами, развернулся в неверном направлении, ткнулся головой в стену и заскулил.
— И когда тебя уже отправят в препараторскую? — поморщился Новицкий. — Только панику в ряды вносишь. Даже стыдно, что я когда-то принадлежал к твоему виду...
— Еще помнишь? Пожрать бы принес тогда, — разглядывая лоснящуюся физиономию бывшего штурмана, сказал Кияшов. — Мы-то ладно, а принцесса вот голодает...
— И я голодаю, — подал голос проснувшийся Яловега. — Слышь, ты, дубина стоеросовая? Тебе еще не разрешили меня бить?
Новицкий промолчал, и Яловега принялся осыпать его разнообразными ругательствами. В чем, в чем, а в умении витиевато оскорблять окружающих равных механику не было.
Рикраарте выступил вперед, на лапах у него теперь красовалось по три черные повязки.
— Здравствуйте, команданте! — желая угодить ретлианцу, Сумароков встал и низко поклонился. — Мы очень рады вас видеть!
— Ты за всех не говори, — буркнул Кияшов, — у нас свои представления о радости!
Рикраарте повернулся к Сумарокову, переступая двумя парами лап, и начал семафорить.
— Теперь уже не команданте, — послышалось из прибора-переводчика, — интенданте.
— Стало быть, продвинулись по служебной лестнице? — спросила принцесса. — И теперь хотите закрепить ваш случайный успех? Заполучить нашу яхту с ускорителем?
Рикраарте свел две лапы над головой, а две сложил на груди. Шишка его мигнула особенно ярко.
— Сделка уже состоялась, — проскрежетал прибор-переводчик. — Яхта с ускорителем на палубе.
— Стало быть, вы пришли сообщить мне, что я свободна? И что я могу забрать часть людей с собой?
Слово «людей» има Галут произнесла по-русски, с сильным акцентом.
— Надо же, запомнила, — усмехнулся Яловега.
Интенданте замешкался с ответом. Зато Сумароков отреагировал незамедлительно.
— Возьмите меня, пожалуйста! — выпалил он скороговоркой. — Ретлианцам наверняка потребуется женщина для исследований — она у нас одна. — Сумароков бросил на Инну взгляд и поспешно отвернулся. — Антон Делакорнов ее не оставит — он давно в нее влюблен. Да и вообще благородный. Химель старый уже, ему терять нечего. Так что они все здесь и останутся. А мы с Евграф Кондратьичем и Кириллом Янушевичем — с вами!
— Хорошо придумал, — одобрил механик. — Только я, может, и не хочу к аурелианам...
— Вам ведь все равно приказали убираться, потому что вы — сумасшедший, — заметил Сумароков и обернулся к принцессе: — А мы с Евграф Кондратьевичем будем везде вас защищать! Берите нас троих!
— Кого ты можешь защитить? — Кияшов презрительно сощурился. — Трус, каких поискать, а туда же.
Принцесса оглядывала землян, пребывая, казалось, в задумчивости.
Рикраарте взмахнул одной из лап, моргнул шишкой, и прибор объявил:
— Неужели вы считаете, что мы вас отпустим?! Мы не откроем нашу базу для удара с орбиты! Даже если мы решим вас отпустить, то это произойдет не здесь и не сейчас. А скорее всего, вы станете живым щитом. За яхту с ускорителем мы благодарим вашего отца, принцесса. Вы можете не беспокоиться. Здесь с вами ничего не случится. Если, конечно, вашим сородичам не придет в голову атаковать нашу базу. Я даже могу вас оградить от грязных посягательств.
Лапа Рикраарте уперлась в грудь Кияшова. Старпом задохнулся от возмущения и собирался уже сказать ретлианскому лидеру какую-нибудь резкость, но принцесса опередила его, сообщив во всеуслышание:
— В этом нет никакой необходимости. Этот представитель инопланетной цивилизации — мой друг!
— Вот... вот... — От волнения Кияшов даже стал задыхаться. — Вот это правильно. Я — твой друг, има Галут. — Он схватил мохнатую лапу принцессы и поднес ее к губам.
— Ох-ох-ох, — не выдержал Химель, — извините меня, я... я к такому совсем не готов.
Яловегаа расхохотался и затянул:
