— Он также приказал тебе не пускать ко мне моих людей? — Я повысил тон, изображая гнев недовольного пререканиями старшего по званию.
— Вообще-то нет, — замялся Марчелло, — но…
— Тогда выполняй распоряжение!..
Гюнтер, застыв на пороге, занял собой весь дверной проем,
— Садись, — бросил я ему. Он повиновался. — Догадываешься, зачем позвал?
— У вас неприятности и вам… нужна моя помощь? — высказал причину своего ночного приглашения в командирский отсек великан.
Я отвернулся от него к окну и уставился на покрытый тучами светлеющий небосклон, стараясь говорить как можно спокойнее:
— Ты даже не представляешь, Гюнтер, какие у меня неприятности и насколько мне необходима твоя помощь… Это случилось, Гюнтер. Все то, чего ты так боялся, случилось. И приказом Аврелия на должность палача назначен я, сам знаешь почему…
Германец выслушал мой рассказ о вчерашнем совещании без какой-либо реакции, лишь отрешенно рассматривал ребристый пол под своими ботинками. Когда я закончил, он, не поднимая глаз, спросил у меня угрюмо:
— Зачем вы мне все это… говорите? Вы же знаете, как я отнесусь… к такому…
— А потому, Гюнтер, — произнес я, усаживаясь напротив него на пустые нары Джерома (сам дьякон неотлучно пребывал возле постели раненого Аврелия), — потому, старина, что я отказываюсь исполнять его! Если хочешь, пристрели меня прямо сейчас, потому что через три часа я буду уже не командиром отряда Охотников, а самым гнусным предателем.
Даже у такой непрошибаемой личности, как Гюнтер, отвисла челюсть. Он покосился на оставленный у входа карабин, затем на меня, после чего вновь на карабин…
— Не прикидывай шансы, приятель, — сказал я. — Мои пистолеты вон там, разобранные, на столике. Ты успеешь в любом случае. Так что решай: уничтожаешь предателя или слушаешь дальше ?
— Вы… — и без того неразговорчивый германец совсем потерял дар речи. — Вы… рехнулись!
— Да, видимо, так, — сознался я. — Гублю свою жизнь и карьеру черт знает ради кого — детей и помощницы самого Проклятого Иуды. Но ведь самое страшное, Гюнтер, в том, что ничуть об этом не жалею.
— И что же вы… задумали? — Суровые глаза германца наконец оторвались от карабина.
Я облегченно вздохнул-пока все шло, как и предполагалось…
Мой план снова не вызвал у него никаких эмоций: ни положительных, ни отрицательных, как будто ему каждый день предлагали поучаствовать в чем-то подобном. Гюнтер просто сидел и молчал. Когда же длина этой бесконечной паузы перевалила за пять минут, я не выдержал:
— Ладно, Гюнтер, я прекрасно тебя понимаю. Прости, что потревожил. Возвращайся в казарму, но только ради всего святого — если тебе и вправду не хочется гибели этих детей, не поднимай панику, хорошо? Ну хотя бы до той поры мы не уедем. Договорились?
— Черта с два я отпущу вас… одного! — проревел человек-скала, и я даже испугался этого его мгновенного перерождения из сонного мыслителя в гневного правдолюба — Корпус убивает детей? Что ж… прекрасно! Но только Гюнтеру Шнеебергу отныне с ним… не по пути! Я даже представить не мог, что предприму, если когда-нибудь он сотворит это… Но спасибо вам, брат Эрик, что подсказали наилучший выход… из ситуации! До старости мы с вами теперь… не доживем… Да и плевать! Короче: я с Вами. Хоть расклад и не в нашу пользу… Держите!
И я аккуратно пожал протянутую мне гигантскую пятерню, едва-едва сумев ухватить ее своей ладонью. Начиная с этого момента количество изменников в Братстве выросло ровно в два раза…
Около шести утра Аврелий, Бернард, Вольф и бойцы его взвода, набившиеся в раздолбанные «сант-роверы» Добровольцев Креста, повезли труп Проклятого на Мон-Сен-Мишель продолжать доигрывать придуманную Мясником легенду. Я последний раз проводил глазами сквозь стекло пробитое моими пулями тело Жан-Пьера — его волокли за руки и за ноги бойцы Циклопа, небрежно бросив затем в кузов джипа, словно мешок с песком. «Прощай, неудачник. Возможно, очень скоро свидимся», — мрачно подумал я.
Пока Гюнтер запрессовывал патроны в подствольный магазин своего «бенелли», я тоже выгреб из шкафчика все запасные обоймы и рассовал их по карманам плаща. Затем покрутил в руках уставной нож Охотника и прикрепил его к поясу (помимо пистолетов, обоймы и нож были единственными моими личными вещами, уцелевшими после пожара, да и то лишь потому, что находились вместе со мной при взятии Ла-Марвея). Негусто, но за неимением лучшего…
Гонсалес оказался на редкость пунктуальным. Мой хронометр показывал без одной минуты семь, когда сарагосец вошел ко мне в отсек. Он ничуть не удивился при виде Гюнтера, очевидно, Марчелло уже доложил ему о том, что я выбрал ассистента из своих людей.
— Вы готовы, брат Эрик? — учтиво спросил Гонсалес и дождался, пока я кивну. — Тогда идемте. Пора. — Кэтрин не спала, а хмурая и помятая сидела на своих нарах, подтянув колени к подбородку.
— А, явились ни свет ни заря, — проворчала она, оглядев меня, Гюнтера и людей Матадора при входе. — Что, некого больше пытать, я одна осталась, да? Чего молчите, шакалье гнусное?
— Собирай детей. Вас перевозят в Авранш, а оттуда в Париж, где и решат вашу дальнейшую судьбу, — произнес я как можно бесстрастней.
— И меня ? — спросила девушка.
— Ты едешь с ними, — я был предельно лаконичен. — Приказ магистра Аврелия.
— А что же он вчера не зашел ко мне в гости? Утром-то всю с ног до головы обзыркал, кобель бородатый!
— Поторопись, — я притворился, что не замечаю ее кол костей. — У нас мало времени. Детей в Авранше уже ждут…
У дверей «детского сада» урчали, прогреваясь, «хантеры» моего и Гонсалеса отрядов.
— И эти козлы здесь! — помогая заспанным детям спуститься с подножки, Кэтрин заметила Карлоса и Конрада. — Тоже соскучились по мне ?
— Мы сопровождаем вас, милейшая, как ответственные за вашу безопасность лица, — приторно пролепетал коротышка. — Потому попросил бы не тратить попусту наше драгоценное время, а то…
— Заткнись, блоха в сутане, — бросила Кэтрин в его сторону, и Конрад, замолкнув на полуслове, обиженно надулся и кряхтя полез на переднее сиденье головного «хантера».
— Вы следуете за нами, — распорядился Гонсалес, когда, Кэтрин с детьми расселись на заднем сиденье моего, идущего вторым джипа и еще тише добавил: — Мы сами выберем место. Как только затормозим, остановитесь тоже…
Я занял кресло водителя, германец уселся рядом на командирское и развернулся вполоборота, чтобы наблюдать за нашими пассажирами. Гонсалес посигналил нам и тронулся выезжая на дорогу, ведущую к Авраншу. Мы двинулись следом, оставляя позади себя ничего не подозревающих об истинной цели нашей поездки прочих бойцов Пятого и Одиннадцатого. Для всех для них начинался очередной, ничем не примечательный день службы…
Дети окончательно проснулись и оживленно между собой расчирикались, тыча пальцами то в правое, то в левое стекло кабины. Погруженная в себя Кэтрин тем не менее находила силы терпеливо отвечать на незамысловатые детские вопросы, смысл которых сводился к одному: «Где наш папа и когда же наконец мы покинем это грязное мокрое место?» Я еще раз согласился с собой: то, что я намеревался предпринять, будет наилучшим выходом из сложившейся ситуации для всех находившихся в этой машине…
— Кэтрин, слушай меня внимательно! Слушай и не перебивай! — громко произнес я, не отрывая взгляда от идущего впереди «хантера» Матадора. — Ты и малыши в огромной опасности, потому будешь беспрекословно выполнять все мои приказы…
Она недоуменно вскинула брови, все еще отвлекаясь на ребячью возню:
— О чем вы говорите? Какая такая опасность? Что ваша кодла опять надумала?
— Делай, что тебе говорят, рыжая дура, и останетесь в живых! — упростил Гюнтер смысл моих слов, заслужив мою благодарность.
Кэтрин, видимо, помня его давешнюю оплеуху, благоразумно примолкла. Дети тоже, почувствовав
